здесь, – вполне внятно и чисто по-русски прокашляла задержанная.
– Значит, понимаешь по-нашему, – без особого удивления кивнул Тимофей.
– А что мне еще остается, дурак ты такой?! Мне ж амба теперь. Вот чего вам бриттами или греками сюда не прийти, а?! – зачастила рыжая.
Изумиться странным требованиям к национальностям Тимофей не успел: раму окна стукнуло разок, сразу другой, и по полу покатилась «колотушка». На звуки болтовни немцы с улицы очень ловко закинули.
Нужно признать, болтливая задержанная медлить не стала – в коридоре под стену упали уже вместе. Сержант Лавренко счел, что прикрывать автоматом обе головы в данной ситуации будет не никчемным донжуанством, а логичным контрразведывательным маневром.
Громыхнуло. На головы посыпались штукатурка и куски лепнины.
– Ты лучше шепотом болтай, целей будем, – посоветовал Тимофей в ухо разнервничавшейся задержанной.
Та согласно закивала.
– Во двор лезут! – крикнул Шелехов.
– Да и тут тоже, – откликнулся Тимофей, торопясь к окнам.
Немцы атаковали с двух сторон, вздумав прощупать гарнизон и со стороны дворового тыла. Открыл стрельбу с крыши Сречко, старший лейтенант удерживал лестницу. Тимофей с болью в сердце швырял гранату за гранатой: саквояжик уже показывал дно.
Подползая к боезапасу за очередной «колотушкой», Тимофей увидел задержанную – та выудила из саквояжа наган и пыталась взяться за оружие поосмысленнее.
– А ну-ка положь! – строго сказал сержант Лавренко.
– А иди-ка ты на… – зашипела девица. – Вас мало, а мне из-за этого мальства подыхать задешево?! Боши не пожалеют. Раз наполовину русская, да с вами… На лоскуты раздергают.
Она поползла на коленях к окну, двумя руками взвела курок нагана, не глядя пальнула за подоконник. Ну, все же относительно вниз целила. Ладно, стрелять в спину контрразведчикам ей теперь действительно резону нет…
Отбились. Немцы настрой потеряли: у них раненый кричал просто жутко, безостановочно, наверное, живот разодрало. Прошелся по окнам пулемет, наступила пауза.
– Патроны давай! – деловито потребовала красавица, выбивая из револьвера пустые гильзы.
– Папаня небось из белых? – догадался Тимофей, роясь в саквояже.
– Еще чего. Меня мамка учила. И она не из белых. Мы всегда были вне политики!
Патроны нашлись, их экономный Торчок в тряпицу завернул.
– Ты, Лизавета, экономнее, – сказал Тимофей, дозаряжая в запасной диск последние автоматные патроны. – Наверное, тебе действительно к фрицам попадать совсем ни к чему. Извини, сложилось уж так.
– Да… они меня… опять заловят, я их… – Рыже-задержанная, раз уж заговорила, крыла хриплым матом через слово.
– Тима, чего ты там так расходишься? – удивился с лестницы старший лейтенант. – Отбились, переведи дух, подумай о хорошем. Или с автоматом что?
– Да это не я. В смысле, с автоматом нормально, а ругается задержанная, – пояснил Тимофей. – Она наполовину русская, и…
– Я, товарищи, тоже сейчас материться буду, – сказал из дальней комнаты Шелехов. – Меня, кажется, задело.
Ранен радист был не то чтобы тяжело, но неудобно. Пробило левую кисть, рука вышла из строя. Тимофей быстро наложил повязку, остатком бинта замотал собственные порезы.
– Значит, так. Вы прорываетесь по крышам, я прикрываю, – безапелляционным тоном сообщил Нерода.
– Одному прикрыть не выйдет. Нужно и дворовых прижать… – начал Тимофей.
– Рот закрой, Лавренко! Распустился рядом с этой сомнительной девицей. Все у меня выйдет, и даже с лихвой. Если вы успеете, – намекнул старший лейтенант.
– Собьют нас с крыши, – справедливо предрек югослав. – Нужно тут держать.
– Не собьют. Будет отвлекающий маневр. Я детонаторы поставил, те, что в грузовике. Заряд в кузове серьезный, фрицам мало не покажется, – сказал Нерода.
– Так и вас убьет же, – пробормотал радист.
– Это мы еще посмотрим, – рявкнул командир группы. – Лавренко, принимай командование. Остальные – на чердак. Бегом!
Бойцы подчинились. Тимофей принял штурмовой автомат[39] от командира и прямо спросил:
– Шанс есть? Уйдешь?
– Сильно постараюсь. Ты на фига девке наган дал?
– Ей все равно деваться некуда. Пусть обозначает бойца. Прорвемся, я ствол заберу. Не прорвемся… так какая разница.
– Смотри, баба с наганом – это… Впрочем, ты со слабым полом получше меня умеешь обращаться. Пошли наверх…
У слухового окна обсудили последние детали. Нерода напомнил, что при выходе к своим нужно быть поосторожнее: запросто положить могут – запаренных стрелков хоть как предупреждай, что на них своя разведка может выходить. Твердая уверенность, что до своих хоть часть группы, но дойти непременно сможет, подействовала. Тимофей и сам подумал: «Чем черт не шутит?»
Наступила томительная пауза: теперь приходилось дожидаться действий фрицев. Наконец в парадной грохнула граната, застрочили автоматы…
– Минута – и вперед! Ни пуха! – напутствовал Нерода.
– К черту! – ответила подобравшаяся рыже-задержанная. – Живите, не болейте, не гноитесь.
– А, это? – Старший лейтенант ухмыльнулся, отколупнул «чирей». – Держи на память.
Лизавета изумилась. Немцы, наконец с ходу захватившие опустевшую лестницу, наверное, тоже порядком изумлялись. А вот бойцам опергруппы удивляться было некогда.
Первой из пролома вытолкнули девчонку, следом пошел отягощенный недействующей рукой радист, потом Сречко, взявший себе на горб рацию. Тимофей отходил последним. Снизу по крыше уже стреляли, штурмовой автомат в руках непривычно колотился. Сержант Лавренко, отвлекая на себя внимание, на миг засел за трубой, дал еще очередь.
Дальше пришлось драпать почти не глядя и стрелять тоже почти не глядя. Все, магазин пуст. Вот следующая крыша, передние бойцы запрыгнули за невысокий парапет. За спиной, казалось, уже далеко-далеко, стрелял с двух пистолетов Нерода. Перелетая через разграничительный парапет, Тимофей зацепился за какой-то провод. Сапог чуть не слетел, хорошо, что самошитый, проявил сознательность, удержался.
Удалось проскочить еще пару шагов, и тут весь мир вздрогнул…
Пришел в себя Тимофей среди пыли и мата. Что-то тяжелое давило в бок – ага, рация. Большая часть группы оказалась на чердаке. Тут, видимо, раньше жил кто-то: в пыли кровать угадывалась, раскачивались перевернувшиеся на стене часы-ходики.
– Замолчали! – прокашлял Тимофей.
– Не пускает, хребет, вероватно, перебило, – простонал Сречко, с которого только что скатился Тимофей. – Устати не могу.
– Ты ремнем за стол зацепился, – подсказал радист, тряся головой.
Действительно, всех оглушило взрывом, звуки доносились приглушенно. Но пока живы. Над головой проломы кровли: разошлась почти на всю длину, светит тусклое небо, все в пыли и дыме. Стрельба разом смолкла.
– Живей! Живей, хлопцы! Рыжая где?
– Вон… убило, кажется… – Сречко слабо потянул лежащее тело за полу пальто, в момент ставшего серым.
Нет, не убило. Стоило всунуть ей в рот горлышко фляги, как рыжая судорожно заперхала.
– Гадость же! Как пьете?!
– Не пьем, лечимся, – поправил Тимофей, закупоривая флягу. – Бегать или ползать способна?
– Да я… вашу… – Рыже-задержанная, видимо, хотела сказать, что помирает, но опомнилась и начала подниматься.
Тут повезло: дверь от сотрясения соскочила с петель, дальше лестничная клетка вывела к провалу в растрескавшейся внешней стене. Облако
