уважение, солгать или преувеличить, если необходимо, чтобы продвинуть все дело вперед. Косимо играл роль ее правой руки. Несколько лет назад я видела, как он стоял прямо позади нее напротив стола чиновника, скрестив руки, и ждал, чтобы наброситься с резким «Scusi», если официальное лицо начнет использовать грубые интонации или отказывать там, где не требовалось. Они вдвоем являлись энергичным дуэтом, альтернативой плохому и хорошему копам, если того требовала ситуация.
Саро всегда говорил, что у его сестры есть незаметная, но яростная черта упрямства. Когда они были детьми, если принятое семьей решение ей не нравилось, она была способна задраить все люки и приготовиться к длительному погружению. Она легко могла (и кажется, не прикладывая к этому никаких усилий) прожить три недели, не обмолвившись ни словом ни с кем из находившихся в доме. Ее забастовки стали еще одним главным персонажем в их семье. Эти молчаливые стычки с отцом были печально известны. Саро часто упрекал ее в этом, когда они повзрослели, так, как могут это делать только родные братья и сестры. Они смеялись над этим, и она напоминала ему, что его ответом на внутрисемейные сложности стал его уход. «Что ты помнишь о времени, проведенном тогда во Флоренции?» – спрашивала она. Я подозревала, что ей достались остаточные эмоциональные последствия обоих родителей, которые не понимали, что они сделали неправильно и почему их сын настолько сильно отличается от них. И если Саро освободился и удрал подальше, Франка, напротив, пустила корни еще глубже. Дочь. Покорная. Та, что живет на том же квадратном километре, где и родилась. Теперь она сидела напротив меня, выполняя поручение семьи, еще раз помогая вдове своего брата.
Я была настолько ошеломлена этой неизменной любовью, преподнесенной в виде такого неожиданного подарка, что мое сердце распахнулось, полное нежности и открытости со смесью из благодарности, ступора, счастья и даже с добавлением необъяснимого ощущения, напоминающего чувство вины. Последнее ощущение меня удивило. Заслуживаю ли я этого?
Мои мысли скакали всю ночь. Эхо слов Нонны «он должен был достаться Саро» отдавалось в ушах. Было ощущение беспокойного напряжения, вызванного противостоянием моего стремления и желания принадлежать этим землям, с одной стороны, и глубокого чувства горечи – с другой. Затем, когда я начинала чувствовать себя измотанной странным столкновением этих соревнующихся чувств и бурлящих мыслей, мое сердце снова взрывалось благодарностью.
При этом я всю предшествующую ночь размышляла о Франке и ее детях. Что они чувствовали по отношению к тому факту, что я получаю землю? Она и Нонна определенно обсудили это, потому что Франка была назначена в качестве посредника и именно она должна была отвезти меня на следующий день в офис юриста. Посему я полагала, она относится к этому нормально. Не секрет, что налоги, которые накладывает итальянское законодательство на собственников домов, имеющих второй объект недвижимости, неподъемны для большинства живущих в провинциальной Сицилии, где безработица доходит до пятидесяти процентов от всей работоспособной молодежи. Оставить дом Франке значило сделать ее однажды владелицей второго дома. Согласно моим начальным знаниям о налоговом кодексе Италии, это стало бы для нее, скорее всего, тяжелой ношей, а не подарком, в особенности если учесть, что она должна была помогать своим дочерям, пока те не повзрослеют, а работы она могла лишиться в любой момент. Для меня все это представлялось проще. Налоги для меня должны были быть минимальными по сравнению с теми, что я платила в Калифорнии. И все-таки причина с налогами не казалась подходящим основанием для такого подарка. Возможно, это все было планом Нонны? Свадебным подарком, который ее сын так и не получил.
До того как я вышла из дома, Нонна находилась во дворе, развешивая постиранное белье. В доме я заметила одну из ее вдовьих черных юбок, которую она положила на стол вместе с иголкой и ниткой. Она собиралась заштопать ее, пока я буду заниматься оформлением прав на землю. Когда она появилась в дверном проеме, мгновенно поймав равновесие, опершись на дверной косяк, она начала разговор словно на середине мысли:
– Если земля не будет принадлежать тебе – она не будет принадлежать никому.
– Grazie, – ответила я, чувствуя, как подступают слезы. Она не любила утренних рыданий.
– Если мы сейчас начнем – мы уже не остановимся. День – длинный.
Затем она надела увеличивающие очки поверх своих обычных и уселась за работу.
Пока мы с Франкой и Косимо продолжали спуск по извилистой дороге, проезжая мимо заброшенных фермерских хозяйств и редко используемого вокзала Серда, я вспомнила, что так и не позвонила родителям, чтобы сообщить им новости. Я не сказала своей сестре. Все произошло так быстро, так неожиданно, я была слишком сильно вовлечена в водоворот событий. Мне требовалось время, чтобы понять, что я чувствую относительно всего этого, прежде чем я смогу ощутить нечто похожее на торжество. В данный момент это было горько-сладким чувством. Мы с Саро часто мечтали о том, что у нас будет дом в провинции Сицилии, окруженный садом из оливковых деревьев. Теперь эта возможность появилась, но уже не стало Саро.
Вместе с домом наступала и ответственность. Смогу ли я позволить его себе в будущем? Кто поможет содержать его в порядке? Захочу ли я вообще продолжать возвращаться сюда, когда Зоэла вырастет? Все это казалось мне сложным, чтобы объяснить своей семье зараз. Тем не менее я знала, что они поймут всю значимость земельной собственности. Со времен рабства и Реконструкции владение землями было способом, с помощью которого моя семья (с обеих сторон) отмечала свой прогресс, боролась с прошлым и оставалась связанной с другими. Теперь настала моя очередь устанавливать связь, пусть даже и в неожиданном месте. И в то время, пока Косимо приостановил машину, почти полностью, из-за трактора, везущего огромные тюки пшеницы, я раздумывала, что фамильные земли значат для меня.
Во времена, когда моя бабушка по материнской линии была подростком и жила в одном из районов сельского Восточного Техаса, между чернокожими поселениями пост-Реконструкции Пайни и Нигтон, ее семья приобрела несколько сотен гектаров лесных угодий. Они обрабатывали их и трудились на них. Земля доставалась им кусочек за кусочком, небольшими приобретениями. Она находилась в низине и трудно поддавалась обработке, но оказалась по плечу людям, произошедшим от рабов и не имеющим образования.
Белые с предпринимательской жилкой искали вокруг Нигтона районы с более поддающейся обработке землей, позволяя маленьким сообществам афроамериканцев, вроде моей семьи, потихоньку начинать покупать некоторые земли, на которых их предки были рабами. Они влачили существование на территориях, окруженных куклуксклановцами, каким-то
