комиссары под присягой в сейме… Сейм. Да, этот сейм! Он постоянно вставляет палки в колёса его отцу, королю. И будет также мешать ему, когда королём станет он.
Об этом, какое обязательство взяли на себя комиссары, ему сообщили позже. Сообщил отец.
Сейм не доверял даже ему, королю. Точнее, его постоянно держали под контролем.
– На поводке! – со злостью как-то один раз вырвалось у отца…
И сейчас Владислав поделился с Адамом о том же, что его оставляют в неведении. Он догадывался об этом. Но не знал, что от него скрывают сенаторы, те же комиссары.
Адам согласился.
– Ну да! Ты соглашаешься со всем! Лишь бы не перечить мне! – со скрытым раздражением произнёс он.
Адам смутился, но не оставил его одного.
Он же попросил его узнать об этом всё, что можно. Пусть побегает, поищет, как ищейка.
– У тебя же есть связи в сейме! – воскликнул он, когда Адам стал говорить, что это невозможно. – Сделай, сделай! – велел он ему.
– Ладно, – согласился Адам.
– Вот и отлично! Пошли! – потянул он своего друга обратно в замок, где уже должны были собраться на вечер к королю придворные и те же комиссары. Но теперь уже в неофициальной обстановке.
Наступил вечер. К ночи стало холодать.
Они вернулись в замок, в большой зал. Там, в освещённом восковыми свечами зале, было уютно и спокойно. Мерцали огоньки в железных бра по стенкам зала, и в канделябрах на столе что-то отплясывали игривое острыми язычками при малейших колебаниях воздуха.
Владислав, возбуждённый воспоминаниями, прогулкой в саду, бодро переступил порог зала, настроенный руководить предстоящим военным походом… Он лично поведёт войска, хотя у него будут советники. Да, да, тот же Ходкевич вынужден будет считаться с ним! Хотя старик, как мысленно называл он Ходкевича, довольно упрямый человек, когда дело касается военных операций.
Зал постепенно заполнялся приглашенными: придворными, высшими чинами королевства, магнатами.
В этот момент навстречу им, Владиславу и Адаму, попался ксендз Лешевский. Он как раз спускался по широкой ковровой дорожке, устилающей лестницу, что вела на третий этаж, где находилась маленькая замковая часовенка. Видимо, он только что принимал там у кого-то исповедь.
Владислав подошёл к нему, поздоровался. Адам тоже.
Ксендз благословил их:
– Да хранит вас Бог, сыны мои!
Отец Лешевский тоже будет сопровождать его в этом походе на Москву. Родом он был из Мазовии, частенько наезжал на свою родину и сейчас. И без какой-либо видимой на то причины.
И он, Владислав, подозревал, что ксендз втайне сочувствует кальвинистам, глубоко окопавшимся в Мазовии… «В этом их рассаднике!» – как говорил иногда король, его отец… Но этой своей догадки он никому не говорил. Тем более отцу. Поскольку тот не может даже слышать спокойно о Лютере или Кальвине.
А как-то раз всё тот же садовник, умудрённый жизнью при дворе, рассказал, какие творились безобразия при дворе короля Сигизмунда-Августа.
– Ветреные женщины, вино! Скандалы, драки… Совсем другие пошли порядки… Всё это, юный принц, было, было при Сигизмунде-Августе, когда умерла его жена, Барбара Радзивилл… Там, в Кракове, поговаривали, что король собирался сменить и веру. Перейти в лютеранскую… Об этом доносили в Рим!
Он, садовник, старик, маленький человек, скрывал свои убеждения: похоже, он тоже притворялся католиком.
– Сам епископ писал папе, – продолжил он дальше. – Что, мол, наш двор чтит Бога настолько, насколько это не обижает дьявола!.. Ха-ха!..
Он засмеялся, прищурившись, глядя на него, скрывая за улыбкой своё отношение ко всему, что творилось здесь прежде, при Сигизмунде-Августе и его матери, королеве Боне. Ту же он явно осуждал, говоря, что она обокрала Польшу: вывезла в Италию всё золото.
Он, Владислав, слышал, что его прабабка, королева Бона, была необыкновенно красива. Об этом, вспоминая её, говорят до сих пор в Польше.
– Да, – охотно согласился с этим и всезнающий садовник. – Но черства сердцем была. И это она, как говорят в народе, отравила Барбару Радзивилл, жену своего сына, короля Сигизмунда-Августа… Только за то, что он ослушался её, женившись на ней, на Барбаре, нашей девице, местной…
Она, интриганка по натуре, с необузданной тягой к наживе, владела громадными имениями в Речи Посполитой, с которых получала немалые доходы. И они, эти доходы, куда-то исчезали…
И только после её отъезда в Польше спохватились, что она вывезла с собой огромные денежные суммы в золоте.
Всего этого он, Владислав, по молодости лет не знал тогда. Да и не интересовался. Он был весь во власти рыцарских увлечений, военных подвигов, походов и сражений. Возраст романтики, поиска самого себя, мужания, наивных юношеских планов, рушившихся сразу же, как только они соприкасались с действительностью…
Приём во дворце прошёл как обычно. Были речи, скучные, известные, и поздравления такие же. Ему все желали удачи в походе, а также непременно вернуться с московской короной, или, как московиты называют её, шапкой Мономаха.
* * *
На следующий день, пятого апреля, в костёле Святого Иоанна произошло знаменательное событие. Он, Владислав, получил из рук примаса [50]Лаврентия Гембицкого освящённый меч и знамя, тоже освящённое.
– Вашему величеству судьбой свыше начертано создать обширную сарматскую империю из Речи Посполитой и Московии! – уверенно звенел голос примаса в стенах костёла. – Под главой одного монарха!.. С одной святой католической церковью!..
Звучал орган, всё было пышно, кругом была лишь титулованная знать.
Вечером этого же дня у него, Владислава, был разговор с отцом.
– Денег, которые выделил сейм, достаточно только для покрытия издержек за смоленский поход! Тебе на этот поход денег нет! И тебе придётся воспользоваться московским изобилием, как государю земли Московской!.. – сухо наставлял он его, по-деловому, как торгаш, считал расходы, в отличие от примаса чувствительного.
На проводах собрали зрителей. Им раздавали милостыню всем, как на крещении или на поминках. И все кричали от восторга, в путь дальний провожая принца своего: совсем как во времена языческого Рима.
Провожая его, отец прошёл один день с его войском до ночлега, затем второй, и третий день остался позади. Только на четвёртый день он простился с ним. Королева Констанция, его мачеха, тоже благословила его, своего пасынка, святым крестом и божьим словом.
Он же продолжил свой путь дальше: Вильчиск, Люблин, Луцк… Таков был начальный маршрут. И там, в Луцке, он провёл смотр своим полкам. Всё как положено для армий на походе. Почти два месяца его полки стояли там же: дожидались новых указаний короля… Затем с этими полками он перешёл к Кременцу.
В это время от Жолкевского, который стоял с войском на турецкой границе, одно за другим стали приходить в Варшаву тревожные известия, что турки собираются вот-вот вторгнуться в пределы Посполитой. И он просил короля выделить
