статья об этом проекте.
— Ты просишь меня использовать известность в журналистских кругах, чтобы получить международную огласку? — смеясь, спросил Говард.
— Да, ведь ты же не откажешься?
— А что я с этого буду иметь?
— Место под офис. Ты взберешься на самую вершину. В конце концов, ты же представляешь одно из лучших информационных агентств мира.
— А мы должны будем платить ренту?
— Я шокирован тем, что у тебя так притупилась твоя журналистская жадность. Это колоссальный проект, который ознаменует собой наступление эры китайского капитализма. Разве это недостаточно сенсационная новость для тебя?
— Конечно, все так. И я обещаю тебе статью на первой полосе, когда придет время. Почту за честь, мистер Рокфеллер. — Он ослабил узел своего галстука, затем поболтал в стакане напиток. — У меня был длинный день, я пытался раздобыть какие-нибудь подробности из мумифицированного министра пропаганды о военных проектах.
— И как, удалось?
— Меня чуть было не арестовали, — спокойно сказал он.
— За что?
— За статью о еще необъявленной реорганизации армии. Они сказали, что разглашением военных секретов я нарушил абсурдный уголовный кодекс, хотя признать это — значит отказаться от всего, что я когда-либо написал, и фактически подписал себе приговор.
— Мне бы не хотелось потерять такого друга, как ты. Тебе надо быть осторожнее.
— Тебе тоже, — сказал Говард. — Запомни: чем выше мечта, тем страшнее угроза.
Сочинительство для Суми стало розой с шипами. Ее восторженные поклонники буквально заваливали ее пачками писем с расспросами о следующей книге. Самые жестокие из государственных критиков были похожи на шипы, они называли ее ведьмой, ее жизнь — путем грехов, а книгу — варевом, имеющим очень малое значение для литературы и еще меньшую нравственную ценность.
— Правительство ненавидит меня, хотя народ любит, — жаловалась она в один из дней, отбрасывая в сторону литературное обозрение со статьей одного из самых злобных коммунистических критиков. — Из меня сделали отбивную.
— Интересно, что тебя больше воодушевляет — любовь или ненависть?
— И то и другое — самые высокие награды для литератора на этой земле.
— И самые мощные факторы, которые заставляют публиковать твою книгу тиражом более пяти миллионов. Я только что получил эти цифры от Лены.
— Правда? — Суми не могла скрыть своего восторга по поводу огромного тиража. Для нее миллион был все равно что мириады звезд на небе. Пять миллионов…
— Ты же знаешь, что я пишу не ради денег, — твердо сказала она.
— Конечно, ты определенно пишешь не ради денег, но деньги приходят, потому что ты пишешь.
— Деньги, деньги! Ты всегда остаешься бизнесменом.
— Я и должен быть таким. Потому что миллионы твоих читателей ждут. Без меня они бы никогда не прочли твоих слов. Говоря о деньгах, я всего лишь имею в виду неоплаченный счет с фабрики по производству продуктов питания, в котором говорится, что мы забыли заплатить за целый трейлер заказанных нами продуктов. Они взяли на себя смелость направить этот счет твоему издателю, то есть мне. — Я выудил из своего портфеля лист бумаги, лежащий в папке.
— О? Позволь взглянуть. — Суми бросила взгляд на счет и сунула его в карман. — Это мое дело.
— Твои дела — мои дела. Не могла бы ты сказать мне, что происходит?
— Я разорена, — грустно сказала она.
— Разорена? Но за что все эти счета, достойные короля?
— Я тратила все свои деньги на сиротский приют возле города Тьенджин. Наступает зима, а у этих детей слишком мало одежды. Когда я послала деньги на одежду, у них закончилась еда… Все время чего-то не хватает.
— А что происходит с правительственными дотациями?
— Их нет. Город Тьенджин давно хочет избавиться от сиротского приюта. Если они его закроют, куда деваться всем этим детям?
Мы оба замолчали, вспоминая жестокое обращение с ней в доме толстого Чена.
— Значит, ты направляла свои щедрые королевские пожертвования им? — спокойно спросил я.
Суми виновато кивнула головой.
— Сколько детей в том приюте?
— Ровно триста, после того как трое умерли от воспаления легких.
— О, дорогая. Ты должна была рассказать мне об этом. Я бы помог. Что еще ты скрываешь от меня? — Я посмотрел в ее ясные глаза. Суми опустила свои длинные ресницы.
— Это. — Она подошла к своему столу и вынула из ящика толстую пачку листов.
— Моя дорогая Суми! — Я принялся листать страницы. — Твоя следующая книга?
— Это о приюте Тьенджин… В нем есть жестокость, романтика, наше время, многолетняя коррупция в высших правительственных кругах, — гордо произнесла она.
— Мне нравится это слово. Я предлагаю продавать права и свободы в мире.
— Здесь есть имена высших правительственных чинов, — серьезно сказала она.
— Ты назвала их подлинные имена? — Я с размаху плюхнулся на диван.
— Ты что, отступаешь?
— Нет, но на кого конкретно ты указываешь?
— Слишком длинный список, — ответила она, усаживаясь рядом. — У меня есть доказательства их противозаконной деятельности, и, если мне повезет, больше половины чиновников из городского управления Тьенджина отправятся за решетку. Ты напуган?
— Нет. Я просто хочу быть готовым. — Я поцеловал ее в щеку. — Чтобы показать мое преклонение перед твоим героическим литературным талантом, я предлагаю увеличить твой аванс.
— Я приму твое предложение, если мой текст будет опубликован в том виде, как он написан. — Она провела губами по моей щеке.
— Самый продаваемый автор с условиями, что теперь никто не будет достаточно хорош, чтобы редактировать тебя?
— Нет, не так. — Она взяла мое лицо в ладони и прямо заявила: — Меня беспокоит только подлинность детских голосов. Они необразованны. Они говорят так необычно, с акцентом, у них сложный синтаксис, который любой образованный редактор сочтет невозможным для печати. Но я настаиваю на том, чтобы их речь была передана так, как она звучит. Грубые ругательства и рваные предложения создают ощущение подлинности и правдоподобия.
— Согласен, если ты примешь мое условие.
— Какое?
— Что в случае необходимости ты не откажешься от защиты, которую я тебе предлагаю, — серьезно сказал я.
— Вы, мужчины, думаете только о жестоких и холодных вещах, не так ли? — Суми нежно провела рукой по моим волосам.
— Да, именно так. Но это не значит, что у нас — холодное сердце. — Я поцеловал ее шею, вдохнув аромат кожи.
— Пойдем в постель, любовь моя, — мягко произнесла она. — Тай Пиня нет дома, он пошел по магазинам вместе с няней.
Она счастливо рассмеялась, когда я подхватил ее на руки и понес в нашу спальню.
Подготовка к изданию второй книги Суми заняла больше времени, чем она предполагала. Она часто ездила в приют, чтобы поговорить с детьми и изучить условия. Тай Пиню нравилось оставаться со мной. Няня, которая жила
