ещё…
Гарик кивал и уминал оливье. Рецепт у Алексеевой жены знатный – настоящая говядина вместо колбасы.
– Он тебя задорит, Федя, – унял наконец братца Алексей. – Гарик у нас умный, думает, можно в такое время руки не пачкать. Посмотрим, как в следующем году запоёт.
– Посмотрим, – согласился Гарик.
– Кстати, Игорь, – вступила в разговор Элла. – Когда ёлка-то у Сашки?
– У Капитана Пушистика? – переспросил Гарик, оттягивая неизбежное. – Не получилось у меня, Эллочка, виноват.
Он увидел, как злорадно загораются глаза у братьев и поспешил добавить.
– Проси, чего хочешь. Давай с ним посижу, погуляю, в цирк свожу, если представления есть. Ну не получилось, понимаешь?
– Я тебя одно дело попросила сделать! Неужели было так сложно?
– Извини, Элла, я…
– У нас планы были, между прочим!
– Далась тебе эта ёлка, – примирительно сказал Алексей. – Человек старался, подарки искал.
– За тобой должок! – предупредила Элла.
Начались долгие томительные разговоры о ёлках, которые бывали раньше, где кому какие подарки дарили. Чебоксарцы ударились в воспоминания о поездке в Венгрию. Гарик всё это слушал десятки раз. Он улучил момент и ушёл в детскую комнату, откуда неслись весёлые визги и мерный механический стрекот игрушечного паровоза.
Племяшка тут же заставил Гарика изображать пассажира, который опаздывает на поезд. Остальная детвора, насмотревшись на паровозик, увлечённо играла кто в солдатики, кто в куклы. Гарик, старательно изображая запыхавшегося бедолагу пассажира, подумал, что вот эти моменты и составляют его настоящую жизнь. Детская игра, сколько её не переживай во временных петлях, всё равно оказывается неповторимой и захватывающей.
Он и не заметил, как пролетело время, пока они играли то в железную дорогу, то в перестрелки, то в кубики. Когда пришла Элла забирать малыша на сон, Гарик расстроился даже больше, чем Сашка.
– Спокойной ночи, Капитан Пушистик, – сказал он. – Мы ещё с тобой обязательно поиграем.
За столом были те же разговоры. Гарик терпеливо ждал боя курантов, после чего появлялась моральная возможность тихо уйти. Надо бы с Анькой как-нибудь договориться и собраться за новогодним столом. Она, конечно, тоже всё с родителями и подступиться к ней сложно. Но можно ж раз в месяц встретиться неофициально. Новый Год всё-таки.
– Ты смотри! – восхищённо ткнул вилкой с огурцом Федька. – Задорнов поздравляет!
– Иди ты?! – удивился Алексей, подсаживаясь к телевизору.
Гарик взялся за бутылку «Советского шампанского». Речь известного сатирика он мог произвести по памяти. Новое руководство России то ли не соизволило лично поздравить народ, то ли само увлеклось праздниками и за это дело взялся лично Задорнов. Человек, конечно, известный и популярный, но… Впрочем, время такое, дикое. Приходится или плакать, или смеяться.
[1] В. Цой «Кукушка»
[2] Там же
Проклятый Эч (I)
В глазах висела белесая муть. Паша тряхнул головой, муть стала светлее. Над ним склонилось тёмное пятно.
– Имя помнишь? – мягко спросил женский голос.
– Паша… Павел.
– Ты стабилен?
– Что?
– Темпорально стабилен?
– Не понимаю. Я почти ничего не вижу.
– Сейчас.
Холодные пальцы обхватили его плечо.
– Немного будет больно.
В плечо впилась игла. Снадобье жгуче полилось по жилам.
– Фрр… – прошипел Паша. – Что за дрянь?
– Потерпи…
В голове появилась странная звенящая пустота, но глаза прояснились. Он лежал на широкой кровати, в изголовье полукругом нависали неизвестные приборы. Комната напоминала больничную палату: светлые стены, матово-белые дверцы шкафчиков, дурацкое холодное освещение. Окон не было. Над ним вновь склонилась медсестра, озабоченно заглядывая в глаза. По зрачкам резанул свет фонарика.
– Хватит!
– Есть реакция, – сказала медсестра.
В комнате был ещё один человек – сидел на стуле, закинув ногу за ногу. Он был одет в деловой костюм с небрежно наброшенным на плечи медицинским халатом. Паша разглядел аккуратную чёрную бородку-эспаньолку.
– Вы кто?
Обладатель эспаньолки поднялся и подошёл поближе. Паша разглядел лицо – с тонкими чертами, такое же аристократичное, как и бородка.
– Не узнаешь? – спросил аристократ.
– Не очень.
– А что вообще помнишь? Откуда ты прибыл только что?
Звон в голове усилился.
– Не напрягайся так, – попросила медсестра. – Давление поднимается. Аслан, не напирай.
Аристократ вскинул вверх ладони, не возражая. Халат сполз с плеч. Аслан машинально попытался его удержать, но промахнулся и потеряв равновесие, чуть не упал.
– Ле… – невнятно вырвалось у него.
Паша засмеялся.
– Смешно ему, – обиженно сказал Аслан.
– Мы точно встречались, – сказал Паша. – Вы не первый раз так кувыркаетесь.
– На ты, Паша, на ты, – легонько похлопал его по руке Аслан. – Мы успели задружиться, вспоминай давай.
– Давление, – укоризненно напомнила медсестра.
– Алёна, не мороси, – отмахнулся Аслан.
Алёна положила ему на лоб прохладную ладонь.
– Ты недавно переместился. Амнезия временная.
– Тогда зачем эти расспросы?
– Так больше шансов, что ты вспомнишь о своих перемещениях, – заявил Аслан.
Они явно говорили о чём-то, что Паша знал или должен был знать. Звон в голове усилился. Видимо, это отразилось на приборах, поскольку Алёна заволновалась и вколола Паше ещё какой-то препарат. Но ему сейчас было не до этого.
– Я кое-что вспомнил, – хрипло сказал он. – Пустыня, луна…
Картинка вспыхнула перед глазами, затмевая больничный свет. Чёрные отроги гор, обрезанные лунным светом. Песок, ещё хранящий дневной жар, хрустит под ногами. Паша выходит из жалких кустов саксаула на пустынную проплешину, и на него оборачиваются странные, одинаково одетые люди, что заполонили этот участок пустыни. Паша вскрикивает от страха, но замечает, что люди боятся его не меньше – ближние отступают назад, невнятно шевеля губами. До Паши доходит, что у них не просто одинаковая одежда, они сами не отличимы друг от друга, как песчинки под ногами.
– Клоны? – переспросил Аслан.
Оказывается, Паша говорил вслух.
– Нет, – качнул он головой. – Кажется. Нет.
– Луна была полной? – озабоченно уточнил Аслан.
– Кажется, да. Да! Точно! Она была огромна.
– Она была целой? Как обычно?
– Не понимаю.
– Луна круглая, без
