простывал часто. Почки.
Она подошла к столу и принялась раскладывать бумаги.
Брала из стопки.
Пробегалась взглядом. И отправляла влево. Или вправо. Причем быстро так.
И главное, Тихонин корявый почерк её нисколько не смущал.
- Ему пенсия положена была, но маленькая. Я… работать не получалось. После войны всем тяжело. Дети растут… здесь тоже работы не так много. а мы еще и чужие. Берут своих. Знакомых. Знакомых знакомых…
Протоколы, заполненные Тихоней, отправлялись влево. А бумаги, отпечатанные на машинке, вправо.
- Мне удалось на склад… когда работали вдвоем, получалось как-то… он тоже при складах. Сторожем… потом попросили. Уволили… стало сложнее.
Она аккуратно выровняла стопку.
- Я была против. Валить лес. Какой лес валить, когда почки? Отвары, конечно, помогали… мы тут покупали. У одного местного…
Михеича?
Надо полагать.
- Но муж упрямый. И дети… растут.
Вздох.
А еще она говорит о пропавшем муже в настоящем времени. Не верит, что погиб? Не хочет и мысли допускать? Или просто убеждена, что он вернется.
- Этот знакомый…
- Он приходил к нам. Дважды. На кухне сидели. Говорили. Убеждал… что-то втолковывал мужу…
Вербовал?
К Васильку? Возможно. И не в ходоки. Чужак да еще и с больными почками? Такой много не находит, и смысла связываться с ним нет. Но Егорка-Василек нашел бы, куда приставить отставного связиста. Связь, в конце концов, не только Империи нужна.
- Он не сразу согласился. Дочь. Заболела. Лекарства. Целитель наш дорого берет, а в больнице ничего не могли. Он и согласился. Нашел.
Бумаги были разобраны, и женщина вытащила новую коробку.
Поморщилась от пыли.
- Есть какие-то указания? Как разбирать? По алфавиту? По хронологии?
- По хронологии… и где здесь можно карту найти? Города там, окрестностей?
Она задумалась.
- В библиотеке? – предположила нерешительно. А потом улыбнулась. – В школе! Конечно, Ляля, младшая, говорила, что они проект делают, с учительницей одной…
И Бекшеев, кажется, знал, с какой именно.
Но в школу заглянет.
Вот только отбирать карту у детей, пусть даже для нужд следствия, как-то… нехорошо. Но, может, у них копии можно будет заказать?
Или есть иные?
- Значит, ваш муж…
- Он больше не приводил этого человека к нам. Знал, что я не одобрю. Сам ушел. И исчез. А этот… я подошла к нему. Спросила, где мой муж. А он сделал вид, что со мной не знаком. Зачем?
- А вы…
- Не могла ли ошибиться? Нет. У меня отличная память на лица… хотите, я вам его нарисую?
- Очень, - вполне искренне сказал Бекшеев. – Вы этим весьма обяжете…
Рисовала она легко. И даже лицо изменилось, смягчились черты, а губы тронула улыбка, впрочем, почти сразу и исчезла. Но рука уверенно выводила линии.
Тонкие.
И чуть толще.
Прямые. Гибкие. Легкие. Линии складывались в лицо человека вполне обыкновенного. Одутловатый. С крупным носом и глубокими носогубными складками. Подобородок мягонький…
- В тот раз, когда я его увидела, у него борода была, - с некоторым сомнением произнесла Валентина Игоревна. – Но когда к нам приходил, то…
- Бритый?
- Да. Бороду рисовать?
- Нарисуйте.
Борода была коротенькой и какой-то кривой.
- Не смотрится. И на нем тоже… будто чужая. Тогда в глаза не бросилось, но…
- Накладная, скорее всего, - Бекшеев забрал рисунок. – И где вы его видели?
Повезло.
И что встретила. И что встречу эту сочли не настолько опасной, чтобы ликвидировать свидетеля. Хотя… этот человек и есть Охотник?
Набрякшие веки. И уши оттопыренные чуть… где-то такое лицо мелькало. Или дело в этой его обыкновенности, из-за которой лицо и кажется знакомым?
- Тут… кабак есть… не подумайте… я работу искала. Там часто нужны… подавальщицы. И посудомойки…
Бекшеев кивнул.
Он бы и не подумал. Не похожа она на ту, кто просто будет гулять по кабакам.
- «Салевый тракт», - сказала Валентина Игоревна и поморщилась. – Нехорошее место. Там… много людей… разных. И…
Такому, как Бекшеев, они рады не будут.
Но Бекшеев и не полезет. У него есть, кого отправить.
Сам же он поднялся и спросил:
- А до школы далеко?
Оказалось, что недалеко. И школа эта располагалась в старой конюшне, давно опустевшей, ненужной и, возможно, в ином случае определенной под снос. Однако война внесла свои коррективы. Вот конюшню и перестроили. Во внутреннем дворе пахло камнем и кислой капустой.
Пирожками.
Торговали ими рядом, поставивши пару пустых ящиков подле забора. И пара мальчишек, устроившись на булыжниках прямо у входа, эти пирожки жевали. А заодно кидали ножички, да ловко так.
Курлыкали голуби, не желавшие уступать обжитую конюшню людям.
Дремал на солнышке, опершись на метлу, старый дворник…
Бекшеев огляделся.
- Эй, дядька, - окликнули его, стоило сделать шаг к воротам. Один из мальчишек подхватил ножичек и поднялся. – А вы куда?
- В школу.
- Поздновато! – его товарищ хохотнул.
- Учиться никогда не поздно, - позволил себе улыбку Бекшеев. – На самом деле мне нужна карта. Сказали, что здесь есть. Город. Окрестности.
- Карта? – паренек с ножом убрал этот нож в голенище сапога. – Какая?
- Любая. Лучше, если несколько и разных. План вот города, желательно подробный. Еще топографическая. Геодезическая…
- Чегой?
- Панька, не дури… это вам в библиотеку надобно. Туда все свезли. Старая библиотека еще в войну сгорела, - важно ответил паренек и сплюнул. – А новою все обещаются и обещаются, но пока от туточки все. Чего уцелело. Проводить?
- Буду благодарен, - Бекшеев изобразил короткий поклон, чем окончательно смутил мальчишек. – А в этой библиотеке кто-то будет?
- А то… я того… Гиля. А это Панька.
- Панас, - представился второй, спешно засовывая за щеку недоеденый пирожок. – Панас Овсюков…
- Бекшеев, Алексей Павлович…
- Из Петербурга, да?
- Да.
- Магик? Всамделишний?
- Всамделишний.
- А я тебе говорил! – аж подпрыгнул Панька. – Магик! А ты мне чего? Хромых магиков не бывает, они сами выздоравливают…
Гиля покраснел и буркнул чего-то.
- Маги бывают разными. Как и ранения. От некоторых даже сильному магу восстановиться сложно.
- А вас ранили? Немцы? У нас соседа тоже поранили. В спину. Так ноги отнялися… он пьет теперь и матюгается! А мамка говорит…
- Болтаешь много… - обрезал приятеля Гиля.
В школе было сумрачно. Пусть окна и имелись, но какие-то маленькие, да и расположенные под самым потолком. И сквозь толстые
