судороги, которых я раньше не испытывал, казалось, что моя рука пыталась подать какой-то знак далёким небесам. Я поднёс руку ко рту и коснулся её влажными губами, ощущая вкус своей смертной плоти. Как я устал от этого жалкого существования.
Эта печаль давно уже поселилось в моём сердце, лишая аппетита и спокойного сна, вызывая головную боль и усталость. Мои кости казались такими тяжёлыми, заключённые в тюрьму из плоти. Как же мне хотелось освободиться от бренности бытия и стать таким же свободным как свистящий ветер, который шумит в верхушках деревьев.
Я позволил вечернему ветру вести меня по дороге к центру города. В большинстве зданий уже было темно, но я заметил бледный свет, освещавший билетную кассу старого кинотеатра. Подойдя к окошку, я улыбнулся сидевшему внутри молодому человеку в очках.
— Привет, Говард, — поздоровался я[27].
Он вздрогнул при звуке моего голоса, оторвал взгляд от блокнота, в котором что-то писал, и, прищурившись, взглянул на меня поверх очков. Затем его плотно сжатые губы, которые редко когда улыбались, слегка изогнулись в знак приветствия.
— Добрый вечер, мистер Рэндольф[28]. Ваша встреча сегодня закончилась раньше?
Я знал, что Говард стремился писать стихи, и только необходимость зарабатывать на жизнь удерживала его от наших ежемесячных встреч.
— Над чем это ты работаешь? — спросил я, игнорируя вопрос.
Он улыбнулся той нервной улыбкой, которую можно увидеть на лицах художников, когда им предоставляется возможность обсудить свою работу.
— Так, одна причудливая вещица, но моего собственного сочинения, — сказал он, скромно пожимая плечами. — Недавно я бродил по старому кладбищу и наткнулся на ту статую безликого ангела. Понимаете о чём я? В ней есть что-то необычное. Вы когда-нибудь обращали внимание на посох, который она держит в руках? Сначала я думал, что это была коса, у которой вандалы отбили лезвие. Но однажды я пришёл на кладбище днём, чтобы внимательно изучить её при свете солнца, и оказалось, что это вовсе не посох или древко косы, а фрагмент тонкой и длинной кости. Странно, не находите? В последнее время я много размышлял об этом, и, будучи не в состоянии выбросить из головы, решил избавиться от этих мыслей с помощью поэзии.
— Я часто изгоняю своих демонов таким образом, — сказал я ему. — Давай послушаем твоё стихотворение.
Подняв блокнот к свету, он начал читать:
Потерянный, я брёл по извилистому переулку
В тусклом свете уличных фонарей,
Пока не узрел грозного серафима,
Возникшего предо мной словно тень.
Он обрекал меня на погибель,
Речами, что нечестивые гимны,
Языком опасным и мрачным,
Словами забытыми, но вновь обретёнными.
И медленно я приблизился к безликому.
Пар, исходивший изо рта моего,
Сгустился в облако формы неясной, что устремилось
К изваянию из камня в поцелуе страстном.
И рука моя потянулась к холодному звёздному свету,
И пальцы сложились в Знаке Старшем[29].
Какую тоску я вдруг ощутил. Руку опять начало покалывать и сводить судорогой, так что мне пришлось засунуть её в карман брюк. Я встретился взглядом с Говардом, и что-то в выражении моего лица, должно быть, смутило его. Я поспешно выдавил из себя улыбку.
— Твоё стихотворение впечатляет.
На мгновение он просиял, а затем его лицо стало серьёзным.
— Конечно, над ним ещё нужно поработать, это всего лишь черновой набросок. — Он замолчал, заметив, что я достал бумажник. — Боже мой, вы действительно хотите посетить фестиваль студенческого кино?
— Думаю, да. Есть что-нибудь сто́ящее?
— Несколько интересных экспериментальных проектов, хотя и немного претенциозных. Поспешите, антракт вот-вот закончится.
Поблагодарив его, я вошёл в вестибюль кинотеатра и направился в полутёмный зрительный зал. Увидев знакомое лицо, я прошёл между рядами кресел и сел рядом.
— Харли? — удивлённо произнесла девушка. — Ты только что пропустил самый скучный фильм. Я подумывала уйти, но теперь, когда ты здесь, чтобы держать меня за руку, то, пожалуй, я останусь.
— И у тебя такая красивая рука, Алексис, — заверил я, поднеся её руку к губам. — Что, всё настолько плохо?
— Этот последний фильм был псевдодокументальным фарсом о процессах над ведьмами в Аркхеме, скучный с самого начала. Когда недостаток воображения сочетается с серьёзной нехваткой бюджета, результаты не радуют.
Свет в зале начал гаснуть, экран замерцал, и на нём возникли слова:
"Кинематографическое общество Мискатоника
представляет фильм Теобальда Лоу[30]."
Заставка исчезла, и появились титры на греческом, которые я не мог прочитать. Экран стал чёрным. Из этой черноты медленно начал проступать смутный образ — глубокая тень в движущемся потоке полутени. Я наблюдал, как из этой непроглядной ночи к нам приближались две маленькие сферы распахнувшихся глаз, которые, казалось, лучились божественной насмешкой. Замерцали и другие точки света, а затем посыпались, словно песчинки. Никакой музыки не было, лишь едва уловимый звук — какое-то гудение, похожее на вой ветра. Смутно различались очертания луны, гигантской и круглой, и на её фоне вырисовывался силуэт фигуры в тройной короне. Луна превратилась в диск света, ослепительно сиявший над песчаной полосой пустыни. Экран заполнил зловещий оттенок сепии. Гул ветра превратился в отчётливое жужжание, будто тысячи насекомых пытались назвать какое-то чудовищное имя.
Мне показалось, что сидевшая рядом Алексис что-то еле слышно бормочет. Но я не мог оторвать взгляда от фигуры в мантии на экране — демона в короне, который поднял свою клешню и сложил когти в каком-то таинственном знаке, словно подавая сигнал небесам.
Я видел, как небо снова темнеет, пока не осталось ничего, кроме пустоты, повелителем которой был насмешливый демон. Алексис отпустила мою руку и поднялась, слегка пошатываясь, она прошла между рядами кресел и направилась к сцене, где был установлен экран. Неуклюже, словно сомнамбула, Алексис взобралась на неё, встала перед экраном и приложила руку к призрачному изображению. Я видел, как цвет её одежды и тела начал медленно переходить в тусклый оттенок сепии, а экран стал темнеть.
Опустилась тьма, и некоторое время я сидел неподвижно, прислушиваясь к затихающему гудению. Затем я встал со своего места, спотыкаясь, вышел из зала и направился к двери, ведущей наружу. Я оглядел тёмное небо, которое было странным образом лишено звёздного света и выглядело похожим на изображение, которое я на мгновение увидел в кинотеатре. Каким чудесным казалось это небо моей измученной душе, словно какая-то долгая, мирная ночь небытия, в которой я мог бы обрести желанный покой.
Я стоял и слушал вой усиливающегося ветра, а затем позволил ему подтолкнуть меня к своей утерянной мечте. Я направился к древнему некрополю, где хоронили чужаков долины Сесква. Подойдя к изваянию безликого
