ночи, глубоко в душе питая надежду, что трубку он не возьмёт.
— Грейс? — спустя пару нудных гудков раздаётся знакомый бархатный голос, к моему удивлению совсем не сонный. — Ты чего это не спишь?
— Вспомнила, что однажды, ты обещал мне рассказать кое-что. — на самом деле я и сама припомнить не могу, что именно хотел сказать мне Тео много месяцев назад, но в памяти точно застыло то, что он чего-то мне не договаривал всё это время.
— Интересно что же. — усмехается шатен, но я пропускаю мимо ушей его издевательский тон.
— Не помню. — честно признаюсь я, перекатываясь в кровати на другой бок.
— Тебе не спится? — спрашивает мушкетёр, и я согласно мычу. — Тогда я задаю тебе один вопрос, а ты мне отвечаешь максимально честно, а потом наоборот. Идёт?
Я задумчиво гляжу куда-то вдаль. Перед глазами проносится всё то, что я пережила благодаря поддержки Тео. Начиная с моего попадания во вторую параллель, ведь тогда мне казалось, что я сумасшедшая — заканчивая сегодняшним днём. Я помнила, как чужие руки топили меня, пока я мыла голову, помню это жжение лёгких, когда там вместо воздуха собирается вода. До сих поря боюсь воду, стараясь избегать её в больших количествах. Твёрдо отказываюсь идти в бассейн или на пляж, и даже никогда не набираю ванну, предпочитая душ. Казнь Марии оставила неизгладимое кровавое пятно в моей памяти — она была первой, чью смерть я лицезрела. Добровольная ссылка с ребёнком на руках тоже потрепала мои подростковые нервишки. Полная комната трупов, убитых самыми разными способами — от простого удара ножом до удушья. Отрубленная голова доброго и честного Джорджа Кинсли. Сомкнутые на моей тонкой шее пальцы, а потом каждый день видела в зеркале синяки на этих местах. Помню казнь Роберта Линна, которой поспособствовали мы с Тео, хотя это он сам навёл на себя беду.
— Что произошло в тот день, пять лет назад, когда ты попал во вторую параллель? — я задаю первый вопрос.
Я отлично помню, что это была автокатастрофа. Но Тео не стал трепать об этом тогда, ведь мы были толком не знакомы. Теперь же всё иначе. Я верю в это. Мне нужно было знать всё с самого начала.
— Разве я не говорил, что доверять кому-то руль — моё проклятье? — горько усмехается мушкетёр после минуты молчания. — Что тогда, что в момент, когда я впал в кому, я не был за рулём своей же машины. Оба раза я передавал эту ответственность кому-то другому, и всякий раз по счетам платили мои друзья, я — никогда. Хотя, возможно, вот оно — моё наказание. Осознавать, что в их смертях виноват я и больше никто. Оба раза в машине умирали все до единого, кроме меня. Больше всего в жизни боюсь опять кого-то потерять. — в какой-то момент он замолкает, а потом задаёт вопрос, чтобы я не смогла пожалеть его. — Как ты держишься после всего пережитого?
Я чувствую его боль, как бы странным это не казалось. Моё сердце сжимается, обливаясь кровью, когда я слышу горечь и бесконечную боль утраты в голосе Теодора. Я не жалею, что задала этот вопрос. Возможно, Тео самому нужно было выговориться, ведь он без особых отговорок дал ответ.
— Танцую. — я скольжу взглядом по любимым статуэткам, подаренными друзьями во время зимних праздников. — Это помогает избавиться от эмоций, выплеснуть чувства наружу.
— А я рисую. — делиться Тео, а мне вдруг очень захотелось увидеть его работы, никогда бы не подумала, что мушкетёр стал бы заниматься подобным.
— Что случилось с твоей невестой?
— Я не хочу её оскорблять, к тому же прошло много времени. Но я узнал парочку интересных фактов. Не ожидал, что у неё такой огромный скелет в шкафу.
— Скелеты есть у всех нас. — соглашаюсь я. — Просто у кого-то они меньше и не такие значительные, как у других.
— Верно. У тебя есть братья или сёстры помимо Эмбер?
Мой телефон покоится на мягкой подушке, я принимаю сидячее положение и заламываю пальцы на руках. Решаюсь быть до конца откровенной с ним. Я никогда не разбрасывалась личной обо мне информацией направо и налево, потому что боялась, что её с лёгкостью могут использовать против меня. Наверное, поэтому у меня так мало друзей, а Тео тоже толком обо мне ничего не знает, хотя мы и знакомы больше полугода. И всё же я ему верю и безоговорочно доверяю. Он многое для меня сделал и очень помогал. Рассказать ему правду — это меньшее, что я могу для него сделать. Поэтому я рассказываю всё историю моей матери и её родителей. Мне сложно говорить об этом, но не сложнее, чем пришлось Тео, когда тот отвечал на мой первый вопрос.
— И ты не хотела бы узнать, что именно узнала тогда твоя мать и есть ли у тебя родственники ещё? — с сочувствием спрашивает парень, но не жалеет меня, и я ему благодарна.
— Разумеется, хотела бы. — я наклоняю голову на бок и бездумно пялюсь в окно. — Но я знаю свою мать и знаю, что если она что-то скрывает или не хочет говорить, то не скажет это под любыми пытками. А у тебя есть братья или сёстры?
— Да. Мы тройня. — я уверена, что Тео сейчас улыбается, и жалею, что не вижу его ямочек. — Я, Аморет и Леонард. Наши родители верующие католики, поэтому подбирали имена по их значению.
— И что означают ваши имена? — с интересном спрашиваю я, оставляя свои пальцы в покое.
— Я был последним, а имя Теодор значит божий дар. Всё потому что тройня — редкий случай. Леон — лев, значит сильный, чтобы мог защитить сестру, тогда родители не предполагали, что появлюсь ещё и я. Аморет значит — с любовью. Она и по сей день остаётся любимицей в семье. А ещё с фантазией у родителей, по всей видимости, проблемы пуще моего. Если собрать первые буквы наших имён "Т", "А" и "Л", то получиться имя матери — Талия.
— Звучит действительно круто. — я улыбаюсь, глядя в экран телефона на номер Тео. У меня даже фотографии его нет, чтобы поставить на заставку при звонке.
— Они бы тебе понравились. — с особой нежностью и теплотой говорит мушкетёр, и я соглашаюсь.
༻ ❀ •༺
Я широко распахнула глаза. Сегодня самый важный день в моей жизни. Жизнях. Я подскочила с кровати, кожей ощущая предвкушение событий. Широко распахнув окно, я впускаю в комнату свежий майский воздух. Слабый тёплый ветерок подхватывает мои локоны, а потом также нежно опускает
