перекинутое через блок, позволяющее нижней грудной мышце поднимать крыло «снизу». Смертельно для птицы, трудновыполнимо для меня, но, в общем, — ничего страшного. Просто нужно очень постараться…
Несмотря на холод, пот градом стекал со лба. Как любил говаривать знакомый военный лекарь — легче добить, чем вылечить. Одному небу было известно, сколько прошло времени, но от страшных клякс остались лишь еле различимые тени, еще немного и о них не останется и следа…
Неожиданно серебряная сетка заклинания предательски дрогнула, начиная блекнуть. Черные кляксы радостно раздулись до прежних размеров. Упади небо! Только не это. Я со скрипом сцепила зубы, пытаясь выбрать остатки резерва, но выбирать уже было нечего.
Озверевший ветер плетью хлестал по коже, высекая из глаз пустые, бессмысленные слезы, но я ничего не чувствовала. Только злую обиду. Напрасно. Все напрасно. И ведь не хватило совсем чуть-чуть… а может, как раньше…
Обида на миг отступила, уступая дорогу удивлению. Чьи-то ладони легли поверх моих, щедро раздаривая жгучее тепло и силу. Даже более щедро, чем было нужно. Заклинание достроилось за считанные мгновения, выбросив избыток энергии искрящимся потоком солнечного ветра. Если отпустить птицу, какое-то время ее будет нести вверх просто за счет магии. Осталось только раскрыть ладони.
Ветер.
Свобода.
Ликующее счастье, в которое трудно поверить.
Расправленные крылья.
Сияющий силуэт на фоне серых грозовых туч.
В груди защемило от пьянящего ощущения полета. Магия так тесно связала нас, что общим стал каждый удар сердца, каждый толчок крови, даже небо, скользящее сквозь трепещущие перья стало общим.
На западе догорала заря, на востоке зажигались первые звезды. Мир остался далеко внизу. Внизу больше ничего нет, ничего больше не нужно. Только вверх и вперед, следом за стаей. Вперед! Быстрее! Еще быстрее! Наперегонки с облаками, подальше от боли, страхов, одиночества, пустоты, безнадеги…
Колючий толчок импульса. Темнота. Резкое головокружительное падение.
— Очнись. — Услышала я негромкий, спокойный голос, и открыла глаза. Гусыня по-прежнему продолжала полет, плавно и уверенно, не проявляя малейших признаков усталости или признательности. Я перевела взгляд на склонившегося надо мной человека с перепачканным сажей лицом, недовольно поджала губы, но следовать дурному примеру не стала.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Мы сидели, молча, провожая улетающую птицу. Я ерзала, кутаясь в его длинный серый плащ. Асеер был неподвижен и спокоен, тем спокойствием, которое сведущие узнают, как спокойствие свернувшейся в кольцо кобры, притаившегося хищника, спокойствие несущее смерть…
Но ведь именно этот человек только что спасал со мной гуся, вытащил меня на берег, потратил магию на сушку моей одежды и отдал мне свой плащ. Тот одержимый жаждой мести фанатик, что встретился мне на дорогах Шумбера, пугал намного меньше, чем этот непонятный, спокойный, умиротворенный человек, способный, кстати, на что угодно.
— Я тебя искал.
— Вижу. — Я приподняла уголки губ, покосившись на черное пятно, размазанное по щеке охотника. — Зачем?
— Чтобы поговорить… о Тимхо. Мальчик вернулся сам не свой… и…
— И, конечно же, ты решил, что во всем виновата мерзкая тварь. Ты не ошибся, это дело моих грязных лап! — Запланированный злодейский хохот был неожиданно прерван приступом кашля. Я постучала кулаком по груди и проникновенным голосом добавила. — Меня печенкой новорожденных младенцев не корми, только дай поизмываться над молодыми охотниками…
— Умбра, тебе не надоело?
— Не поняла.
— Притворяться мерзкой тварью.
— Я и есть мерзкая тварь, порождение тьмы, страх, ужас, безжалостное создание черного колдовства, бессердечный монстр, проклятье богов…
— Какая чушь.
— Вот и нет! Я злобная и бессердечная!
— Ты оставила жизнь смертельному врагу, спасла детей, истратила весь резерв, чтобы помочь… хм… гусю.
— Если бы я тогда случайно не свалилась в озеро, ты бы теперь жаловался другим жмурикам в подземном царстве на изощренные бесчеловечные пытки и долгую мучительную смерть, а не нес здесь какую-то ересь про гусей.
— Ну хорошо. — Вздохнул он. — Оставайся задницей, если хочешь.
Я усмехнулась. Еще бы. Картина «дингир-ур убеждает игига в добродетели и благородстве» могла бы пополнить лучшие коллекции абстрактной живописи.
— Что там насчет мальчишки?
— Перед прогулкой с тобой он прямо светился от счастья, а вернулся мрачнее тучи. Даже со мной не захотел разговаривать. — Асеер заглянул мне в глаза. — Умбра, что там у вас произошло?
— Ты в курсе, что твой воспитанник разучивает молитвы во славу одного древнего ископаемого под руководством другого?
— Да. И не вижу в этом ничего страшного.
— Ничего страшного?! — Всплеснула руками я. — Да парню окончательно запудрили мозги! Того и гляди будет в рубище ходить, горланить священные гимны, и бичевать себя крапивой куда не попади!
— Тимхо взрослый, здравомыслящий молодой человек. Он никогда не опуститься до таких крайностей. К тому же каждому охотнику необходим храм, место, куда можно прийти за советом, за поддержкой, за отпущением, за надеждой… а эта вера не требует ни кровавых ни финансовых жертв, лишь соблюдения законов совести и чести, доброты и участия к близким. По-моему, мальчику это только на пользу.
— Ты еще скажи, что сам к саркофагу наведываешься. — Буркнула я из чистой вредности. Слова охотника меня убедили, успокоили, заставив посмотреть на ситуацию с другой стороны.
— Наведываюсь. — Не стал отнекиваться дингир-ур. — Кстати, тебе тоже бы не помешало. Настоятель храма очень мудрый и интересный собеседник.
— Спасибо, мы уже беседовали. — Я задумчиво почесала переносицу, шерстяной охотничий плащ колюче огладил щеку. — Из-за этого-то и весь сыр-бор…
* * *
— И ты сказал ему, что он никогда не станет настоящим охотником? — Сдавленно спросил Асеер, в конце моего короткого живописного рассказа.
— Немного в другой формулировке, но смысл верный. Признаю, немного погорячилась. Но я всегда говорю, что думаю и…
— Лучше бы та сначала думала, а потом уже говорила. — Грубо оборвал меня охотник. — Ты должна поговорить с ним, извиниться, убедить в том, что у него все получиться!
— И не подумаю. — Я закусила удила. — С какой это стати мне переживать из-за чьих-то там переживаний?
Асеер угрожающе сжал пальцы, предвкушая мое удушение, но все-таки сумел сдержаться, продолжив переговоры.
— Понимаешь, Тимхо стал мне очень дорог… я никогда не видел его таким… потерянным, разочарованным. Твои слова очень многое для него значат. Умбра, поговори с ним. Пожалуйста. Сегодня вечером в деревне будет праздник с народными гуляньями по случаю. Тимхо участвует в боях, ты могла бы…
— Не могла бы. — Стыдно признаться, но мое озлобленное упорство удивляло даже меня. Ведь на самом деле я уже давно осознала, что была неправа, и сама собиралась извиниться. Просто какое-то пока неосознанное мерзкое чувство засело глубоко в душе, заставляя говорить гадости. — Я тебе уже сказала, что не буду ни перед кем извиняться! Я не подвязывалась
