с другого конца, одарив меня безрадостной улыбкой.
— Я — Жубер, — сказал он. — Жубер, тебе ведь знакомо это имя? — В словах его слышалась угроза. — Скрываться бессмысленно, Алула. Сегодня утром я лично говорил с Короли. Он все мне передал — что ты сказала ему, что он сказал тебе. Он считает, что ты пришла отомстить. Надеюсь, тебе хватило ума в это не поверить?
Я приказала себе, по мере сил, сохранять невозмутимость, мозг же стремительно производил расчеты. Он меня шантажирует? Он подвергает подобной проверке каждого приезжего? Интуиция, равно как и память о том, что рассказал мне про Мехеви старик Короли, не давали мне раскрыть ему свое истинное имя.
— Кроме того, меня терзают вопросы: с какой ты целью вернулась? Ты же не веришь в то, что Закону можно вернуть его целостность?
— Ваше величество, — произнесла я наконец на оаитянском, стараясь говорить медленно и нетвердо, будто бы от плохого владения языком, скрываясь за акцентом, — я, при все моем к вам уважении, не понимаю, о чем речь.
Он вытянул руку, положил мне на плечо, обвил пальцами шею.
— Хватит притворяться. Мне все известно. И тебе тоже.
Он нагнулся ко мне так близко, что я на каждом слове ощущала его горячее дыхание.
— Бедняга был при смерти, галлюцинировал, — произнесла я, вновь перейдя на французский. — Я лишь пыталась по мере сил его утешить.
— Зачем ты вернулась? — прорычал он, крепче прежнего сжимая мне шею.
Я вскрикнула — не столько от боли, сколько от удивления. Он был так близко, что я видела отражения в его глазах. В приступе паники сообразила, что он пытается удержать мой взгляд. Что это — попытка перехода? Я сосредоточилась на его переносице, между глазами.
— Или не ты — причина бед своего народа? Не ты своим безрассудством уничтожила Закон? Зачем же ты здесь? Усугубить наши несчастья? Уничтожить последние крупицы надежды? Или ты недостаточно принесла нам вреда? — Он умолк, дожидаясь моего ответа.
Я задыхалась.
— Пожалуйста, — всхлипывала я, — ваше величество…
Губы его искривила зловещая гримаса.
— Думала, тебе удастся скрыться за этим омерзительным лицом? Думала, оно тебя защитит? — Он поворачивал мое лицо туда-сюда, разглядывая. — С виду ты действительно уродлива. Как и я. — Он подтянул меня ближе, пытаясь перехватить мой взгляд, но я упорно смотрела ему на переносицу. — Посмотри, что ты сотворила со своим народом, в каком ужасе мы живем. А ведь причина этому — твои поступки! Посмотри, что ты сотворила со мной! Да, я — чудовище, все, что тебе сказал старик, правда. Я жесток, я мстителен. Но я — твое чудовище. Ты меня создала! И каждый мой жестокий поступок — порождение твоей жестокости! — Мы теперь соприкасались телами. — Ты украла у меня жизнь, и все эти годы я ждал твоего возвращения. Обратим вспять то, что ты натворила девяносто лет назад? — Я затряслась всем телом. — Наложить на тебя покаяние за твой грех? — Рот его скривился в зловещей улыбке. — Мщение причитается не тебе, а мне!
— Ваше величество… — булькала я, охваченная паникой.
— Признайся, — прошептал он, нависнув надо мною, — ты Алула. И твой отказ смотреть мне в глаза это подтверждает. Лишь кивни, и я тут же тебя отпущу. — Я упорно продолжала смотреть ему в переносицу. — Посмотри на меня! — взвизгнул он, содрогаясь от наслаждения, в которое его вверг собственный гнев. Я чувствовала, как жизнь меня покидает. Если бы не раздался властный стук в дверь, моя душа отлетела бы в тот же миг. Мехеви резко отпрянул и, повернувшись спиною ко мне и к дверям, отошел на приличествующее расстояние. Я опустила вуаль, расправила платье.
В дверь шагнул генеральный резидент полковник Мирабель, держа под мышкой свой пробковый шлем. Мехеви уселся обратно на трон.
— Что вам угодно, полковник?
— Ваше величество звали меня?
— Никоим образом, но это неважно. Эта женщина должна покинуть остров со следующим же судном. До тех пор ей предписано оставаться в занимаемом ею номере.
Он отвернулся от меня, на лице читалось отвращение. Я попыталась выразить протест, Мехеви тут же взорвался:
— Не сметь говорить без моего дозволения! — Он подал знак Мирабелю. — Немедленно уберите ее с моих глаз долой.
Мирабель повел меня к выходу, а Мехеви начал тереть ладонью лоб, будто бы в величайшей тревоге. Я же держалась рукой за горло и дрожала от едва сдерживаемой ярости.
Снаружи меня дожидался в телеге лейтенант Перро. Почти весь обратный путь до «Шиповника» мы проделали в молчании. Я все еще дрожала, когда он наконец заговорил.
«— Де расстраивайтесь, — произнес он уже возле самого отеля. — Он со всеми новоприбывшими так. — Я бросила на него недоверчивый взгляд. — Да-да. Каждого, кто попадает на остров, подвергают такому допросу: «Знаю, кто ты, знаю, откуда» — и прочее в подобном же духе. — Офицер слабо улыбнулся. — И не вас первую отсюда высылают. Предыдущий генеральный резидент едва на землю успел ступить, а Мехеви тут же отправил его восвояси. Он буйнопомешанный.
Перро прервал странный печальный звук: хоровое пение, подобное тому, которое я слышала накануне в миссии. В дальнем конце главной улицы показалась толпа островитян в белых муслиновых одеяниях, они медленно шествовали к скромному собору Луисвиля.
— Скорбящие, — отметил Перро.
— Кого хоронят?
— Старика из миссии, совсем древнего, по имени Короли. Последнего из тех, кто помнил старые времена. Утром обнаружили его тело. В тропиках хоронят без задержек. — Мы наблюдали за траурной процессией, Перро цокнул языком. — Странная история, — добавил он, — насколько я понял, когда тело старика обнаружили, оказалось, что у него вырезаны глаза.
Меня заперли под охраной в моем номере до отхода следующего судна — оно направлялось в Вальпараисо — через две недели. Впрочем, после встречи с Мехеви я сильно сомневалась, что столько проживу. Были все основания опасаться, что король прикажет меня умертвить. Ночь я провела без сна, придумывая варианты побега. На следующее утро, когда ко мне зашла Рахама, я передала ей записку с просьбой отвести меня к Фаявае. «Алула наконец-то вернулась на остров, — говорилось в записке. — Мехеви держит ее под арестом в отеле „Шиповник", она хотела бы убежать и присоединиться к вам».
— Очень важно, чтобы Фаявая как можно скорее получила эту записку, — сказала я. — Принеси мне ее ответ. А главное, никто не должен об этом знать.
Два молодых жандарма по очереди сидели на деревянном табурете под дверью моего номера и по двенадцать часов дремали или заигрывали с женщинами. Через несколько дней пришел ответ от Фаяваи: она советовала мне бежать немедленно и обещала на следующий день встретить меня в горах.
