справедливой компенсацией за радушный прием. Только говорите кратко и отчетливо.
Рэд уселся напротив, откинул гермошлем назад и принялся брезгливо оттирать с лица засохшие слезы-сопли-слюни перчаткой полужесткого скафандра.
– Да-да… Конечно. Мое имя Берт Стоун. Я… можно сказать, я хранитель этого места.
– Берт Стоун?!
Так вот почему лицо человека, которого он встретил при столь странных обстоятельствах, показалось Гардону смутно знакомым. По данным СКБ планетолог Стоун был одним из двух человек, которые первыми пытались расконсервировать филиал после перерыва и не вернулись. С их исчезновения и начались бесплодные попытки проникнуть в злополучный исследовательский центр.
– Где сотрудник СКБ, который сопровождал вас? – спросил Рэд, решив, что лучше потом умоется, чем рожу расцарапает. Психоз по поводу следов собственной смерти на лице отступал по мере того, как внимание переключалось на разговор.
– Погиб на маршруте, – Стоун перехватил недоверчивый взгляд. – Он действительно погиб. Разве я похож на убийцу?
– Похож, – сказал Гардон. – Только на неопытного. Почему же вы решили разыгрывать здесь трагикомедию с таинственным исчезновением и последующим воскрешением, господин Стоун? Исследовательский азарт? Или вы попросту рехнулись?
– Послушайте, э-э-э…
– Рэджинальд.
– Рэджинальд. У меня нет другого выхода, как все вам рассказать.
– Да уж, я думаю.
– Но что вы будете с этим делать? Я предлагаю вам уйти. Могу даже гарантировать безопасный переход до посадочной площадки, а вы скажете, что заблудились в миражах.
– Все остальные так и сделали?
– Нет. Вы первый, кто дошел сюда за полгода. И мне ужасно любопытно, как вам это удалось?
– Берт, – устало сказал Рэд, – выкладывайте, что знаете. Ведь для чего-то, черт возьми, вы назвались хранителем! Иначе я вас просто пристрелю и возьму груз, который мне нужен.
Ученый испытующе посмотрел на него, взвешивая обе возможности: доверить первому встречному бесценную информацию или умереть во имя науки. Придя к какому-то решению, он вдруг подался вперед и заговорил без всяких предисловий:
– Представьте себе живую планету.
Гардон скривился: «Сумасшедший дом, я так и думал».
– Нет-нет! Это не сказки, и я не сошел с ума. Планета в целом, ее ядро, не очень отличается от виденного мною раньше. Материки, Рэджинальд! Я первый понял это. Смотрите. – Он включил монитор, покосившись на сваленное в кучу оружие, которое Рэд небрежно отодвинул в сторону. – Всего их девять. Они представляют собой громадные биоструктуры, обладающие разумом и колоссальной энергией. Откуда такая нестабильность и вечная путаница с координатами? Материки двигаются, что, в принципе, было известно. Они переползают с места на место гораздо активнее, чем литосферные плиты любой из известных планет такого типа. Их миражи – это их война друг с другом за экваториальные территории! Понимаете?
– Нет.
– Хорошо, скажу по другому. Война огромных биополей, более мобильных, чем их неповоротливые обладатели. Материки обманывают друг друга, изменяя ландшафты, показывая пустоту там, где ее нет, и наоборот, а когда это не удается – бьются друг с другом! Землетрясения, причем локальные, здесь обычное дело.
– Это я заметил.
– Думаете, почему центр построили именно здесь? Ведь расстояние до основной посадочной площадки отсюда не больше двадцати пяти километров, а по прямой еще меньше.
– В каталоге указан какой-то тектонический разлом, но я до конца не разобрался. Слишком специфическая информация…
Берт понимающе кивнул.
– Это свежий «шрам». Вернее, когда строили центр, он был свежим. Зона поражения составляла около двадцати километров, соответственно возможность продуцирования миражей здесь была резко снижена. Сама собой появилась готовая площадка для испытаний рядом с основной базой. Просто находка! Но планетарная биосистема оказалась самовосстанавливающейся, и в результате мы имеем то, что имеем.
– «Карамель» на камнях в радиусе трехсот метров… раньше это было единственным проявлением миражей практически на всем маршруте до Центральной! – догадался Рэд.
– Хм. Да, похоже на карамель… Но еще через пару месяцев здесь снова будет кромешный ад. Когда вы вошли в систему карликов района Альгарро, то наверное заметили, что в ней шесть планет. Даю голову на отсечение, что среди них найдутся подобные Л-80. Единственное, что мне не удалось выяснить, возможно ли общение между ними. Если да… Живая планетная система, Рэджинальд! Может быть, и нет, но человеку решительно нечего здесь делать. Тем более – человеку с оружием.
– Почему такая болезненная реакция именно на человека?
– Потому что в любом из нас сконцентрировано столько же эмоциональных реакций, выплескивающихся наружу, сколько здесь размазано по целому материку. Это же настоящая заноза с мегафоном! И скорость мышления несопоставима.
– Предположим, я вам поверил. Тогда что здесь ищет СКБ? Речь шла о стратегическом грузе. Мыслящий агрессивный материк, закаленный в боях, – это, конечно, здорово. Но что дальше?
– Нет, не материк. Не материк, а его оружие! Все живое имеет свое биополе. Увидеть ауру человека может только экстрасенс, обладающий так называемым астральным зрением. И всегда найдутся скептики, которые в это не поверят. Чтобы увидеть биополе здесь, не надо быть экстрасенсом. Оно просто бросается в глаза.
– Миражи?
– Да. Именно. Они ведь не бесплотны. То есть это не миражи в нашем понимании. Это нечто совершенно иное: одновременно материальное и имеющее бесконечное количество вариантов трансформации. Универсальное оружие. Можно поставить перед армией классический образ старухи с косой, которая на глазах у сотен людей скосит десяток-другой воинов из их рядов. Представляете масштабы паники? А если наложить на это суггестивные техники, которыми человечество владеет еще с Земли-1? Даже если отбросить гипноз, можно выставить целую армаду призрачных кораблей. Полчаса уйдет на опознание. А если между ними расставить реальные боевые крейсеры?
– Страшно, – задумчиво сказал Рэд. – Но еще никому не удавалось повернуть историю разработки оружия вспять. Пока вы выиграли всего полгода…
– Я попытался установить с ними контакт, – уже спокойнее продолжил Берт, кивнув на экран с панорамой планеты. – Однако попробуйте дружески поболтать с целым материком. Сколько квадратных метров его биотерритории вас услышат? А те, кто тысячелетиями воевал с ним? Существует ли у них дипломатия? Конечно, кое-чего я добился, но это ничтожный результат по сравнению с несопоставимостью наших миров. И если не до конца изученные проявления чужой агрессии перебросить в наш мир, усилив гипнотическим эффектом, никто не знает, что от него останется.
Гардон помолчал. Он поверил Стоуну сразу же. Он двенадцать часов испытывал на себе проявления «чужой агрессии» и до сих пор не понимал, как остался жив.
– Согласен, – произнес Рэд. – Но вы не остановите военную машину.
– А вы? Гардон улыбнулся.
– А я тем более. Мой корабль, который сейчас висит на орбите, стерегут как зеницу ока и блокируют дальнюю связь. Так что вряд ли мы сможем пообщаться с прессой или президентом Объединенного Совета.
– Так вы –
