заморскими винами. В половине пира тихо отворилась дверь и в ней показалась молодая красавица.
— Ну, Иван, — сказал хозяин, — недельки через три приезжай за невестой. Из твоей родни с тобой никто не поедет, но ты не беспокойся об этом — набери побольше кабацкой голи и кати с ней сюда.
Так все и случилось. Как только подъехали к дому хозяина, слуги встретили их, повели в покои и одели в роскошные платья. Попировали на славу. Все были одарены богатыми подарками, взяли невесту с богатым приданым и весело поехали венчаться. Перед отъездом хозяин наказывал жениху.
— Смотри, Иван, как вернешься из церкви в свою избу и начнешь пировать — наружную дверь оставь полуотворенной.
Так и сделал жених. Во время пира никто с невесты глаз не сводит: такую красавицу нашел Иван где-то. Особенно пристально вглядывается в нее попадья и через несколько времени говорит:
— Батька, ведь невеста-то — наша Саша.
— Угадала: точно ваша! — ответил из сеней незнакомый голос, и вслед затем раздалось хлопание в ладоши и бешеный хохот.
Теперь всем стало понятно, кто был названный тесть Ивана. Дело в том, что у попа потерялась дочка и долго не было о ней ни слуху ни духу: а потерялась она в сумерках, когда попадья за что-то рассердилась на нее и крикнула: "Чтоб тебя леший унес, проклятую!"
НИКУДИМКА-ТО ТЕБЯ Б УНЕСЛА!
ЗНАЕШЬ, когда я жил в Лопатове монастыре, лет 10 тому назад, ну дак вот какая история тут случилась при мне, уму помраченье.
Недалеко от монастыря есть волость Пальшена — Пальшенская волость. Дело было по весне. Баба садила в огороде лук, на подмогу к ней приходит свекровушка — баба и давай ее ругать:
— Чего ты там запропастилась, не идешь садить луку!
— Что ты ругаешь, ведь я с твоими ребятами вожусь, не оставить их одних. Вон Маша-то побольше, дак и играет одна.
В это время Маша, девушка лет четырех, и бежит к матери по гряде, где насажен лук. Та увидала и закричала на нее.
— Ой, — говорит, — Никудимка-то тебя б унесла, леший бы тебя унес, весь лук, — говорит, — истопчешь!
Свекровь услыхала эти слова и говорит:
— Полно, баба, говорить нехорошие слова, чего бы не случилось с Машей.
— Да ничего, небось, не леший ее унесет, никуды не денется.
— А ты бы попридержала язык-то: немного Маша, немного натоптала луку.
Побранились бабы между собой и бросили. Известно, бабы дак бабы и есть.
Тут пришли три девушки-подруги, Маша-то и пошла с ними в поле на лужок играть. Играют ребятки и Маша с ними, только вдруг, откуда ни возьмись, прибегает большущий серый волк, схватил Машу в рот и понес в лес.
Баба со свекровью в это время досадили лук, свекровь и говорит:
— Поди, баба, поищи Машу, приведи ее домой.
— Да она и сама придет.
— Поди, тебе говорю, приведи.
Баба пошла к ребятишкам в поле, где они играли, а они ей навстречу бегут и кричат:
— Ой, тетушка, прибежал к нам серый волк, схватил Машу в рот и ушел в лес. Несет, а она кричит: "Ой, мама, ой, мама, ой, мама!".
Тут у бабы сердце так и захолонуло. Собрали народ, давай искать Машу, да фига найдешь, когда ее леший унес. После-то видали ее, да поймать-то никак не могут. Один мужичок говорил, что неодинова видел Машу. "Вижу, — говорит, — ее, да все за канавой, большая канава и полная воды мне все представляется, перейти никак не могу". Так и пропала девушка...
ПАВЛУХА ПРОКЛЯТЫЙ
В деревне Подушкино жила семья, состоящая из старухи-матери и ее женатого сына Павла. Будучи исправным хозяином и хорошим семьянином, Павел, однако, имел пристрастие к вину. Раз, отправляясь на базар, он был напутствован своей матерью такими словами:
— Если еще сегодня напьешься, то лучше унести тебя с дороги леший, а домой не являйся. Чтобы тебя мои глаза не видали пьяного, прямо прокляну.
Тот обещался не пить, но на базаре напился. Когда он пошел домой, то его вызвался проводить шурин. Через полчаса езды они распростились, и Павел всю остальную дорогу до дома проспал.
Очнулся уже он в огороде своего дома. Перед ним стоял его шурин и старался растолкать его.
— Да ведь ты ушел от меня, — удивился Павел.
— Коли стою перед тобой, то значит не ушел. Ну-ка давай, вылезай поскорее из саней-то, вишь: в избе-то уж огонь зажгли, еще выйдут. Да давай снимай крест-то и клади его в сани.
— Да как же я без креста-то? — спросил Павел.
— Ха, ха, ха — ну и чудак же ты, Павлуха, ведь сам давеча, как матка-то проклинала, небось, звал меня, если хоть выпьешь рюмочку, а теперь артачишься, хоть влил-то в утробу далеко не рюмку, а и весь полуштоф.
Снял Павел крест, положил его в сани и последовал за своим шурином. Этот увел Павла за деревню и поместился с ним на сарае, здесь они пребывали три дня.
Между тем привлеченные на двор ржанием лошади мать и жена Павла, не найдя его в санях, начали искать его, отправили даже на разведку двух парней. Когда поиски, предпринятые и наутро, оказались тщетными, то все начали говорить, что тут дело нечисто. Такое мнение получило особую силу, когда узнали о материнском проклятии, и особенно на другой день, когда в санях нашли крест. Поиски продолжались в течение трех дней.
На третий день вечером, когда мать и жена сидели в избе и говорили, послышался на дворе среди метели жалобный стон. Перед окном болтался, издавая какие-то неопределенные звуки, Павел, подвешанный у желоба на кушаке. Собравшиеся со всей деревни мужики едва могли отцепить несчастного, так как он висел очень высоко от земли (изба была двухэтажная).
Между тем один из мужиков поехал в наше село за священником. Прибывший священник исповедал Павла и запретил ему рассказывать то, что случилось с ним. Однако из того, что рассказал Павел до приезда священника, оказалось, что Павел большую часть времени пробыл с лешим в сарае, что он побывал с лешим на разных фабриках и заводах Москвы и Петербурга и т.д.
Носил ли Павла леший или было что другое с ним, но эти факты вне всякого сомнения: что его проклинала мать, что он пропадал в течение трех
