Она обнаружила, что враждебное чувство, которое она в эту ночь испытывала к Рене, прошло, вытесненное как перенесенной вместе опасностью, так и тем, что оба они были грязны по уши. Вместо него возникла какая-то усталая тревога и теснота в груди.
Она неожиданно спросила:
— Ты думаешь, это нападение как-нибудь связано с предыдущим?
— О чем ты говоришь?
— О покушении на твою жизнь в ту ночь, когда я вытащила тебя из реки, разумеется. Мне кажется, кто-то хочет твоей смерти.
Он беззаботно пожал плечами.
— Вероятнее всего, они хотели моих денег.
— В прошлый раз они их не взяли.
— По недосмотру. Они не собирались меня убивать, а когда подумали, что убили, испугались.
— Ты сам в это не веришь.
— Разве?
— В ту ночь их было двое; я видела, как они швырнули тебя в реку. Сегодня ночью их было трое, и один заплатил мальчишке, чтобы он завел тебя в ловушку.
— По-моему, это пахнет наемными убийцами.
— А причина? — Он сел, слегка улыбаясь, и пальцами ощупал повязку, проверяя ее прочность. — Я здесь почти чужой.
Его легкомыслие приводило в ярость.
— За этим должно что-то быть. Не могли за тобой последовать из Франции? Не случилось ли там чего-нибудь, отчего у тебя могли бы появиться враги? Возможно, есть какая-нибудь связь с причиной твоего отъезда?
— Если и так, то мне она неизвестна. Это было простое совпадение, вызванное алчностью и дождливой ночью. Если тебя это не устраивает, тогда ты могла бы поразмыслить, почему один из этих убийц, как ты их называешь, пытался похитить тебя.
— Это же очевидно. Я была свидетелем, и не сомневаюсь, что, если бы им удалось убить тебя, мне была бы уготована та же участь.
— Боюсь, это слишком мелодраматично. Гораздо вероятнее, что какой-нибудь мужчина захотел тебя и принял такие крутые меры, чтобы удовлетворить свои желания.
На нее напал смех.
— Не говори глупостей.
— Ты не веришь? Подумай о своем лейтенанте. Похоть и месть заставляют мужчин проделывать удивительные вещи.
— Ты, разумеется, судишь по собственному опыту?
— О, конечно, — ответил он, и вдруг в его взгляде появилось отчаяние.
Она долго смотрела на него, и в ее душу медленно закрадывалось мучительное беспокойство, покрывая все тело мурашками. Мысль о том, что кто-то хотел причинить ей вред, задумал захватить ее, использовать для своих низменных прихотей и целей, была ужасна. Она резко отвернулась от него, вскинув руки, словно пытаясь отгородиться от такого предположения.
— Нет, это невозможно.
— Он мягко переспросил:
— Невозможно?
В тишине потрескивал огонь в камине. Снаружи дождь ровно и безостановочно барабанил по крыше и тяжело плюхался с карниза на землю. Сирен вспомнила скрытый гнев на лице лейтенанта, когда ему помешали. Но это еще не все. Если у одного человека могло появиться намерение причинить ей вред, то почему бы того же не захотеть другим?
Госпожа маркиза, хотя у нее по-настоящему и не было на то причины, в какой-то момент в этот вечер взглянула нее со смертельной ненавистью. И еще был Туше. Она оскорбила этого человечка в ту ночь на побережье, хотя непреднамеренно, а такие, как он, долго не забывают унижения. Кто еще это мог быть? Арман, потому что она не могла ответить взаимностью на его чувства или откликнуться на его преувеличенное обожание? Бретоны, из-за угрозы, которую она представляла собой для них?
— Нет! — воскликнула она, обхватив себя руками. — Нет. Это не из-за меня. Из-за тебя.
Он встал, положил руки ей на плечи и тихо сказал:
— Да, я думаю, так и было. Или просто ограбление, а нас выбрали случайно.
Его прикосновение успокаивало, он искренне пытался тешить ее. Беда была лишь в том, что она ему не верила. Немного спустя вода для мытья согрелась. Поскольку огонь в гардеробной, разведенный для них, пока они переодевались к балу, потух, фарфоровая сидячая ванна была поставлена в спальне. От воды поднимался легкий пар, она быстро остывала. Рене остался сидеть в салоне, потягивая остатки пунша, Сирен пошла мыться первая. Марта хлопотала возле нее, доставала полотенца, пробовала воду, расставляла свечи. Ее суетливость действовала Сирен на нервы. Она позволила служанке закрепить себе волосы на макушке и расстегнуть сзади платье, а потом, несмотря на протесты, отослала ее спать.
Она мылась быстро, чтобы оставить капельку тепла Рене, хотя велико было искушение сидеть здесь и отмокать, чтобы с тела сошли все переживания этого вечера. Она мыла лицо, морщась от прикосновения к щеке, куда ее ударили, когда Рене вошел в спальню.
Он закрыл за собой дверь, глядя на сидевшую в ванне Сирен; ее кожа влажно блестела, позади нее вспыхивали голубые и оранжевые блики огня и в его отблесках четко вырисовывались безупречные контуры ее тела, овал лица…
Теплое восхищение в его взгляде вдруг сменилось озабоченностью. Он подошел к ней быстрыми шагами и опустился рядом на одно колено.
— Тебя ударили; я должен был догадаться. Какой я идиот, ничего не заметил.
Она отстранилась, когда он протянул руку к синяку.
— Это пустяки, правда.
— Нечего храбриться, — коротко бросил он и, взяв ее за подбородок, повернул щекой к свету.
Синяк был багрово-синий. Но он расплылся прямо под скулой, где его скрывала естественная тень. Хотя кожа не была рассечена, должно было пройти некоторое время, прежде чем пятно исчезнет. Он тихонько потрогал пальцами скулу.
— Челюсть болит?
— Немного.
— Но двигать ею ты можешь?
— О да, — сказала она, — мне совсем нетрудно разговаривать.
Он смотрел на нее без улыбки.
— Еще какие-нибудь травмы есть?
Она покачала головой. Он бросил на нее недоверчивый взгляд, потом медленно осмотрел ее обнаженное тело.
— Ну хорошо, я ушибла руку о дверь, — призналась она, краснея, — но это все.
Он взял ее руку и повернул. На тыльной стороне была длинная ссадина с багровым кровоподтеком. Он долго сидел с опущенными ресницами, скрывавшими выражение его глаз, разглядывая ее руку. Наконец он наклонил голову и осторожно прикоснулся губами к поврежденной коже. Еле слышно, почти шепотом он сказал:
— Прости.
Ей показалось, что его раскаяние относилось не только к событиям этой ночи.
— Простить? Что? — спросила она.
Он поднял голову и открыто встретил ее взгляд.
— Все. Я никогда не собирался… я не хотел, чтобы тебе было больно.
