Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
он оказывается убежденным сторонником седьмой гипотезы из платоновского «Парменида», отвергающей сложение единого из многого и оставляющей «многое» быть просто «многим», чтобы избежать тоталитарного холизма единого. Вот тут-то Поппер и отступает от собственных взглядов в науке с требованием свободы научных гипотез и даже противоречит собственному запрету на проект в области общественной: если считать именно либеральную демократия единственно возможным нормативным типом общества, то на пути развития жизни уже тем самым поставлен непреодолимый барьер. Хайек понимал эту трудность, и поэтому его либерализм является эволюционным. Да, он выступал против проектов — и правого, и левого. Но он прямо не защищал и либеральный проект. Поппер же идет именно в этом направлении и объявляет врагом каждого, кто не согласен с его трактовкой открытого общества. Так сам либерализм становится тоталитарным, а открытость такого общества не просто сомнительной, но не существующей, иллюзорной. Так мы получаем модель либерального концлагеря, в котором каждый свободен быть либералом, и никто не свободен не быть либералом.
Таким образом, если «открытое общество» Бергсона еще как-то может быть совместимо с традиционализмом, хотя для традиционализма бытие расположено в границах, где есть Единое, то есть в пределах пяти первых гипотез платоновского «Парменида», то с «открытым обществом» Поппера, иными словами, с либеральным тоталитаризмом, традиционализм решительно несовместим.
Вот к таким выводам я пришла, сопоставляя идеи «открытого общества» у Бергсона и Поппера. Но в духе старой демократии я на них не настаиваю и готова обсудить иные точки зрения.
Черный Делез: постмодернистское прочтение монадологии Лейбница
Просвещение и Постпросвещение: светлое или темное?
Диалог постмодернизма с классической философией экзотичен и странен, как и сам Постмодерн. В основе философии Постмодерна лежит причудливая и сложная стратегия: надо полностью разнести Модерн, не оставив в нем камня на камне, но при этом надо еще дальше уйти от Традиции, которой противостоял Модерн, и продолжить дело прогресса.
Обычно стремление стать еще более прогрессивными, чем мыслители Модерна больше всего бросается в глаза. Кажется, что постмодернисты просто смещают Модерн в Традицию, оказываясь сами в положении истинного авангарда. Такой подход принимают так называемые «левые акселерационисты» (Макр Фишер, Ник Срничек и т. д.). Для них классики постмодернистской философии, и прежде всего Жиль Делез, выступают как нечто «светлое», «освободительное» и «революционное». Но есть еще и «правые акселерационисты» (Ник Лэнд, Реза Негарестани и т. д.), которые понимают всю двусмысленность постмодернизма и не отводят взгляда от его темных сторон — ведь, сокрушая Модерн, постмодернисты сами выбивают табуретку из-под ног висельника, у прогрессизма и веры в светлое будущее больше нет оснований. Это аффектирует и прочтения Делеза, в котором «правые акселерационисты» начинают различать вполне черные стороны. Так рождается фигура «черного Делеза», чья откровенно деструктивная работа по демонтажу иллюзий Нового времени, предстает в довольно инфернальной оптике. Добро пожаловать в «Черное Просвещение»!
В любом случае к Традиции постмодернисты — и левые, и правые — не приходят, но прочтение самого постмодерна у них складывается полярное. А соответственно и отношения постмодернистов к основателям философии Нового времени выглядит совершенно различно.
Я попытаюсь рассмотреть отношение двух знаковых фигур философии — Лейбница и Делеза. Один принадлежит началу Нового времени, другой подводит его итоги и знаменует расцвет постмодернизма. А вот как правильно понимать Делеза — черный ли он или светлый, я окончательного суждения выносить не стану. Просто попробую проследить, во что превращается в системе Делеза «монадология».
Монады
В «Монадологии»[302] Лейбниц начинает свое философское исследование с рассмотрения сложных объектов, в которых простыми субстанциями, «атомами» (духовные атомы/единицы бытия) являются монады. Всякая сложная субстанция определяется как агрегат (собрание) простых.
Лейбниц дает подробную характеристику монадам: они могут получить начало путем творения (Богом) и гибели путем уничтожения (оба процесса происходят мгновенно, сразу же — «tout d’un coup» — т. е. не положены в какой-либо временной отрезок). Монады отличны друг от друга — нет одинаковых монад, как нет внутренне одинаковых существ.
Монады не могут быть затронуты ни субстанциями, ни акциденциями, пришедшими извне — они «не имеют окон», через которые могло бы что-то войти или выйти. Монады идентичны (близки по смыслу) понятию энтелехии. Лейбниц пишет:
Всем простым субстанциям, или сотворенным монадам, можно бы дать название энтелехий, ибо они имеют в себе известное совершенство (ἔχουσι τό ἐντελές) и в них есть самодовление (αὐτάρκεια), которое делает их источником их внутренних действий и, так сказать, бестелесными автоматами.[303]
Все монады сотворены Богом путем беспредельных излучений Его божественности. Монада является подражанием совершенству Бога, однако, лишь копией, отражением.
Лейбниц делит все монады на простые и сложные. Именно при анализе сложных монад Лейбниц вводит понятие души, определяя ее как сложную монаду, наделенную отчетливым восприятием и сопровождающуюся памятью. Сложная монада — душа — обладает телом и составляет живое существо[304].
Материя и монада
Мне бы хотелось рассмотреть отношение между телом и душой как отношение между материей (телесностью) и монадой (сложного типа).
Душа (сложная монада) и тело (как органический агрегат монады) неотделимы друг от друга. Как замечает Лейбниц:
«Не бывает ни душ, совершенно отделенных от тела, ни бестелесных гениев. Один только Бог всецело свободен от тела».[305]
Лейбниц строит строгую иерархию подчиненности тела душе — подобную государству Платона. Тело становится «государством монад», а душа центральной монадой, управительницей всех остальных монад. Трон — темная комната, без окон, возвышающаяся над телесностью. При этом монада-правитель и тело-государство неразрывны и абсолютно неотделимы друг от друга (даже при изменениях тела). Эта точка зрения противоположна окказионализму Мальбранша, согласно которому, между телом и душой отсутствует необходимая связь и взаимодействиее, и душа и тело не могут взаимодействовать напрямую (душа лишь мыслит тело, но не имеет на него прямого влияния, равно как и тело на душу), но лишь через посредника, которым выступает у Мальбранша Бог).
Иерархия монад
Идеализм Лейбница в психофизической концепции проявляется в строгой иерархиизации монад: в постановке правителя-духа (сложной монады) над областью телесного и других микро-монад. Лейбниц пишет:
«Существует бесконечное количество ступеней монад, из которых одни в большей или меньшей степени господствуют над другими».[306]
Мы имеем дело с вертикальной топикой, в которой высшим является Бог, создающий монады, являющиеся строго иерархизированными (от слепых монад к животным и к человеческим духам). Монады являются не материальными, но духовными началами вещей.
Психофизическая проблема у Лейбница объяснена в духе идеализма. В предисловии к французскому изданию «Монадологии»[307]
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
