особенно где Волгоград, этих нет. Вроде и вояк пока что мало и бородатые не стараются особо. Так что, думаю, смело можешь дерзать. У них там, на сколько знаю, свои поселения уже по тридцать- сорок тысяч, так что умереть не дадут.
Этот юнец в какой-то момент резко заулыбался, наверное, уже представляя, как скоро будет шагать туда, а вот Рома всё же, не особо сильно старался воспринимать всё, хоть даже на самом деле у него этого никак само собой не получалось. Он больше думал о советах Сереги и всё более аккуратно поглядывал на странноватого человека по имени – Петя, который то и дело аккуратно и через чур приятно впивался своим взглядом в них обоих.
– Ты верующий? – внезапно спросил его этот он, так же, как и тогда Илью, парализовав в один миг, одним лишь этим вопросом.
– Что?
– В бога веришь?
Тот молчал, ничего не отвечая и только лишь больше нагнетая в себе какое-то коварное чувство, за которым стоял самый настоящий страх предательства и подлости.
– Да какой, Петь. Посмотри на него. Он иногда двух слов связать не может, а ты там про какую-то религию. Не. Вроде как не завербованный, хе. Я уже проверил, – прервав это неловкое молчание вдруг резко ответил Илья.
Как бы унизительно и больно это не звучало для него, но именно в этот момент, такие слова казались приятными. Правда, даже после это взгляд «американца» не особо изменился и он всё же, иногда посматривал на него, будто бы пытаясь вывести их новичка наружу.
– Да? Ну ладно, – сомнительно и аккуратно произнес он.
Время шло и они уже не замечали, как некоторые из бригады порой засыпали, наверное, витая в надеждах на то, что хоть когда-то выспятся. В один момент, когда Рома повернул свою голову в сторону, где сидел Илья, то увидел лишь худой, свернувшийся небольшой комок, повернутый спиной к батарее. Петя же, сидя по другую сторону, лишь делал вид, что дремлет, на самом деле, то и дело поглядывая на разговаривающий напротив Антона и кого-то ещё.
– Даа, дают, конечно. Один лучше другого, – вдруг неожиданно сказал тот самый странноватый голос.
– Что?
– Можешь не притворяться дураком. По тебе видно, что ты всё вдупляешь, – сказал он, заставив его быстро спустить с себя ту расслабленность, что, казалось, так хорошо обвивала всё его тело, немного пригревая теплой стеной сзади. – Можешь так чудику этому сопливому роли свои играть, а мне даже не пытайся. Я ещё в начале понял, что ты не такой уж и …
На этот раз его, кажется, ещё больше парализовали очередные слова странного человека, которые удивляли всё больше.
– Я вот просто не понимаю. Ты вроде как на подсунутого не похож, на террориста какого-нибудь тоже. Кто ты нахрен такой?
– Уже никто, – грустно и очень спокойно неожиданно ответил ему он.
– Уже никто… Ясно. Куда же ещё яснее?
Дальше была лишь тишина, в которой, по всей видимости, говорить уже никто не хотел. Петя теперь на самом деле начинал засыпать, а Рома старался проглядеть все оставшиеся без сна лица, которые почему-то уже не так сильно упирались своими взглядами на него. Иногда думалось, что они просто на просто забыли о его существовании. Ещё пару дней назад вокруг него был такой ажиотаж, которого сейчас никак нельзя было представить в этой сонной и уставшей атмосфере.
Иногда слышался чей-то сильный кашель, четко напоминавший ему то самое, от чего умирали тогда его братья в храме. Кто-то иногда почти задыхался во сне, останавливая своё громкое, урчащее дыхание на пару секунд. Лысый Антон, чьи руки были покрыты язвами, то и дело расчесывал их до крови в своем вечном дрёме. На него смотреть не хотелось больше всего, так как казалось, что он вот вот уйдет в мир иной. Рома хорошо запомнил, как тот несколько раз упал на их тележку, неся здоровенные булыжники и долгое время сам не мог подняться, а когда ему всё же это удавалось, тот от его вида становилось уже плохо и самому ему. Не понятно, на каких силах держался этот худощавый и больной человек, но, видимо, на последних. Мамай тоже не особо блистал своим видом. Казалось, что с каждым днем его шрамы на лице становились лишь больше, поглощая всю кожу вокруг и оставляя лишь кости. Получалось, что даже его военная закалка, о которой он в туннеле так часто намекал, на самом деле была лишь обычной оберткой, которая блестела грубым голосом и иногда своими искрами могла зарядить куда-то под глаз, но не больше. Все остальные, с кем он так и не успел познакомиться, выглядели примерно так же, выделяясь лишь иногда более и менее сгорбленными спинами и слабыми ногами.
Именно теперь, в почти полной тишине, он мог спокойно попытаться разобраться и понять, в какое место его занесло на самом деле? Конечно, из этих полусерьезных раздумий той самой головой, что за последнюю неделю пережила такие вещи, от которых сама не понимала, как ещё живет, особо ничего не выходило, но всё же что-то становилось ясно. Точно осознавалось, что место, где все находятся, раньше называлось его родным городом. Да, больше в его, как кажется и в другие головы, не лезло слово Петербург от того самого вида, что иногда можно было увидеть спускаясь в подземный туннель. К тому же, теперь он понял, что отец Михаил тогда был прав о существовании радиации и причем её высокого уровня. Это, по всем объективным причинам, больше даже не хотелось изучать. Военные зачастую обходили некоторые места на том разбитом поле, где они обычно шагали на работу. Никто почти никогда не подходили к тем сложенным булыжникам, а уж тем более и к самому входу в туннель. То самое место, вечно испаряющее из себя тепло, кажется, было для них страхом номер один. Во время смены иногда случалось, что одно худощавое и молодое тело быстро подбегало к спуску, светило фонарем для проверки и тут же уносило свои ноги прочь. Точку же ставила одежда, ежедневно меняющаяся после рабочего дня в душе, из которого лилось что-то на подобии дезинфекции, обливая их тела легкой слизью, которая вечером и ночью то и дело раздражала некоторые участки кожи, особенно на лице.
Теперь он хоть немного начинал понимать, куда попал? Это, по всей видимости, был исправительный лагерь, в котором, вроде как, все находились лишь на время за непонятно какие небольшие проступки. В этом то и была самая настораживающая
