Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Только на этот раз фрагменты не исчезли, наоборот, они вновь собрались воедино, и Смерть возродилась.
Когда она повернулась к Романовичу, тот уже вытащил из пистолета пустую обойму и лихорадочно доставал запасную из кармана брюк.
Джон, более не брат, а самодовольный ребенок, стоял, закрыв глаза, вновь мыслью возвращая Смерть в реальный мир, а когда открыл их, они уже не принадлежали человеку.
* * *
Брат Максуэлл угощает второго незваного гостя ударом бейсбольной биты, потом Костяшки вновь бьет первого, который слепляется воедино из осколков, слепляется очень даже быстро.
Третье щупальце превращается в еще одно маленькое чудище, Максуэлл разносит и его, но первое, уничтоженное им, успевает слепиться вновь, нападает на него и вгоняет две костяные спицы в грудь.
Брат Костяшки, обернувшись, видит, к своему ужасу, как спицы эти протыкают Максуэлла и его брат начинает трансформироваться, превращается в калейдоскоп костей и шарниров, которые вылезают из комбинезона, срывают его с себя, словно кокон.
Выскочив из комнаты, Костяшки с грохотом захлопывает за собой дверь и, привалившись к ней, зовет на помощь.
Такое развитие событий предполагалось, потому что подбегают два брата, приносят цепь, петлей накидывают ее на ручку двери, потом привязывают цепь к ручке другой двери, с тем чтобы каждая из дверей удерживала другую.
Шум в лифтовой шахте нарастает, стены дрожат. Кто-то молотит по крыше кабины, тросы скрипят, с трудом выдерживая нагрузку.
Джейкоб в самом безопасном месте, между сестрой Анжелой и сестрой Мириам, а к ним поостережется подходить и сам дьявол.
* * *
Возродившись вновь, Смерть не обращает внимания на меня и направляется к русскому, но тот оказался проворнее костлявой. Загнав вторую обойму в рукоятку «дезерт игл», Романович поднял пистолет и дважды выстрелил в человека, которым я когда-то восхищался.
Пули калибра ноль пятьдесят дюйма сшибли Джона Хайнмана с ног. Упав на пол, он не поднялся. Не мог восстановить себя силой мысли, поскольку, во что бы ни верила темная часть его сознания, Джон Хайнман не был собственным творением.
Смерть добралась до Романовича, положила руку ему на плечо, но не напала на него. Фантом смотрел на Хайнмана, словно громом пораженный, не мог поверить, что его бог умирает, как простой смертный.
На этот раз Смерть развалилась на груду кубиков, которые тут же принялись дробиться, становясь все мельче и мельче, пока не исчезли, разложившись сначала на молекулы, потом — на атомы.
Глава 54
К одиннадцати вечера, когда буран начал стихать, в монастырь пробился авангард коллег Романовича из Агентства национальной безопасности на мощных гусеничных вездеходах.
С отключенными телефонами я понятия не имел, как он с ними связался, но к тому времени в сравнении с облаками загадочности, которые окутывали его, мои облака загадочности тянули разве что на легкий туман.
Во второй половине пятницы число агентов возросло до пятидесяти, и они взяли под контроль всю территорию аббатства и расположенные на ней здания. Братьев, сестер и одного потрясенного гостя подробно допросили, хотя детей, по настоянию монахинь, вопросами не беспокоили.
АНБ составило «легенды», касающиеся смерти брата Тимоти, брата Максуэлла и Джона Хайнмана. Родственникам Тимоти и Максуэлла сообщили, что они погибли при аварии вездехода и тела слишком изуродованы, чтобы хоронить их в открытых гробах.
По каждому уже отслужили заупокойную мессу. А весной, хотя хоронить было нечего, на кладбище у леса собирались поставить два могильных камня. Чтобы имена братьев остались бы памятью для тех, кто их знал и любил.
Тело Джона Хайнмана, пусть по нему тоже отслужили мессу, положили в холодильник. С тем чтобы через год, когда его смерть уже не смогут связать со смертями Тимоти и Максуэлла, объявить, что он умер от обширного инфаркта.
Родственников у него не было, за исключением сына, которого он так и не признал. Несмотря на ужас и горе, принесенные Хайнманом аббатству Святого Варфоломея, братья и сестры решили похоронить его на своем кладбище, пусть и в стороне от остальных.
Суперкомпьтерами Хайнмана тут же занялось АНБ, с тем чтобы после изучения на месте увезти их из аббатства. Та же судьба ждала и остальное оборудование, особенно из круглой комнаты, служившей машиной творения.
У братьев и сестер (и у вашего покорного слуги) взяли подписку о неразглашении, и нам всем дали понять, какое суровое наказание ждет тех, кто нарушит данное им слово. Я не думаю, что агенты тревожились из-за братьев и сестер, для которых один лишний обет не имел никакого значения, но вот со мной они провели много времени, красочно объясняя все нюансы процесса, который скрывался за словами «гнить в тюрьме».
Я все равно написал эту рукопись, потому что рукописи — моя психотерапия и форма покаяния. Все равно опубликована она будет после того, как я уйду то ли к вечной благодати, то ли к проклятию, а там меня не достать даже АНБ.
Хотя аббат Бернар не нес никакой ответственности за исследования Джона Хайнмана, между Рождеством и Новым годом он настоял на уходе в отставку.
Он называл подземное убежище Джона Хайнмана aditum — «самая священная часть места поклонения Богу, закрытая для простых верующих, святая святых». Он согласился с ложной идеей, будто к Богу можно прийти через науку, и его это мучило, но угрызения совести вызвало прежде всего другое: он не распознал, что побудительным мотивом Джона Хайнмана была не гордость за гениальность, дарованную Богом, а тщеславие и скрываемая ото всех злость, которые перечеркивали все его достижения.
Грусть окутала аббатство и школу Святого Варфоломея, и я сомневался, что она рассеется даже через год. Поскольку костяные чудовища, прорывавшие оборону второго этажа школы, рассыпались на кубики в момент смерти Джона Хайнмана, как и фигура Смерти, в бою погиб только брат Максуэлл. Но скорбь по Максуэллу, Тимоти и Константину оставалась в каждом из дней монастырской жизни, который проходил без них.
В субботу вечером, через три дня после кризиса, Родион Романович пришел в мои апартаменты в гостевом крыле с двумя бутылками хорошего красного вина, свежим хлебом, сыром, ветчиной и различными деликатесами, в которые он не подсыпал яду.
Бу большую часть этого вечера лежал на моих ногах, словно боялся, что они замерзнут.
На какое-то время заглянул Элвис. Я думал, что он уже ушел в следующий мир, как, похоже, сделал Константин, но Король остался. Тревожился обо мне. Но, подозреваю, для своего ухода он выбирал наиболее драматический момент. А умением выбирать такие моменты он славился и при жизни.
Около полуночи, когда мы сидели за маленьким столиком у окна (у этого самого окна несколькими днями раньше я дожидался первого снега), Родион сказал:
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
