— Ты желаешь меня, Сугар, — прохрипел сдавленно вместе с нарастающей в теле болью, вновь прильнул к её губам, лаская, шепча между перерывами, — и я жажду пить твой огонь… Хочу, чтобы ты дышала мной… Горела в моих руках… Стонала… Позови меня по имени… Сугар… Назови…
Мирина молчала, продолжая содрогаться в сильных объятиях.
— Ну, — почти с мольбой приказал он, качнувшись всем телом, потёршись.
— Вихсар, — вылетел сдержанный выдох из её жарких, налитых багрянцем от поцелуев губ.
Он вновь накрыл размягчившуюся плоть, перехватывая дыхание. Этого мало. Слишком.
— Ещё, — потребовал, сминая грубой ладонью нежную мокрую плоть между бёдрами, лаская жадно, резко, безжалостно. — Ещё, Сугар, — попросил, проникая пальцами в горячую глубину, так свободно принявшую их.
— Вихсар. Вихсар… — сорвалось с губ сбивчиво, взахлёб, когда он толкнулся в неё резче и глубже.
Голос Мирины стучит в голове как в набат, в паху скручивает судорога острого вожделения, глаза застелила багровая пелена. Мирина, обрывисто дыша, вдруг закаменела, сжимая бёдра. Хан, дыша тяжело, оторвав от неё замутнённый взгляд, тоже посмотрел вниз. И не сразу увидел окровавленную руку Мирины на своём животе, а потом и груди. Всё её платье было в тёмных пятнах, и это отрезвило его мгновенно. Он скрипнул зубами, сжал пальцы в кулак до ломоты в костях.
— Рана открылась, — Мирина, очнувшись совсем, дёрнулась за котомкой.
Вихсар задержал её.
— Не надо, — отстранился.
Княжна с беспокойным непониманием посмотрела на него.
— Я могу…
— Тимин справится.
Мирина замерла, смотря с удивлением и растерянностью, он — с пылом.
— Иди к себе.
Взгляд княжны вдруг потемнел. Она выдохнула шумно, так, что крылья носа вздрогнули, сжала кулаки и поднялась быстро, отступила на шаг, потом ещё, развернувшись, почти бегом ринулась к выходу.
Вся боль и резь отдались сторицей, что хоть живым в землю ложись. Вихсар не без усилий поднялся, одурманенный близостью, что подарила ему княжна, его всё ещё трясло. Он шагнул, но земля вдруг под ногами качнулась, и его зашатало всерьёз. Вихсар успел ухватиться за столб. Посмотрев в сторону кадки, сглотнул сухость, кривясь от рваной боли.
Нужен воздух. И так паршиво сделалось, что оставаться здесь не было ни сил, ни желания.
Тимин встретил хана уже на выходе, приказав мальчишке убрать всё, сам вышел наружу. Стражники, что стояли у юрты, не беспокоили. Тёплый и свежий вечер принял его с распростёртыми объятиями. Вихсар задышал глубоко, хоть давалось это с трудом, остужая пожар внутри, устремляя взор в обширный лес, чёрный, холодный, пахнущий мхом, прелостью листвы, древесной трухой. На прогалине, где валганы остановились, горели костры. У одного из них за палатками да юртами столпились воины, шумно переговариваясь. О чём — Вихсар не вникал.
— Оставайтесь здесь, — велел он стражникам и зашагал в сторону леса, в том самом направлении, куда он спешил, покидая шатёр Мирины, когда напали на становище воличи.
Небольшое озеро лежало в каменистой низине, до него добраться оказалось нетрудно. Сойдя по пологому уступу, Вихсар почти с ходу погрузился в воду едва не по грудь, но всё же раны не стал мочить, как бы ни хотелось с головой уйти на дно. Ледяная вода ласкала кожу, вынуждая дышать ещё глубже и реже, вынуждая отрешиться от всего.
Вода в ночи казалась чёрной. Ступни касались каменей, скользких, покрытых илом. Плеснув гостями в лицо ледяной воды, намочил и волосы, смывая кровь. И как стало немного легче, Вихсар пошёл обратно к берегу, вслушиваясь в тишину, которую боялись нарушить даже лесные птицы, хотя здесь их, верно, было тьма. Хоть не верил во всякие россказни, что были на слуху у местных об озёрах здешних, поспешил покинуть тихую заводь, что дала ему бодрость и свежесть. Подобрав кафтан, облачился вновь, запахиваясь, да всё вглядывался в тени.
В шатёр не вернулся, остался у костра с остальными до самой глубокой ночи. Всё говорили о многом, об ушедших из жизни бойцах да землях диких, местами проклятых, гиблых, местами поистине великих и красивых. Через череду слов Вихсар то и дело поглядывал в сторону убежища Мирины. Следы её нежных касаний, словно ожоги клейма, отпечатывались на коже и сердце, пробуждая в нём вновь и вновь пережитые чувства, заставляя заново их ощущать ярко, остро. И одно желание зрело в нём всё больше — скорее добраться до места да обряд провести, скрепить судьбы узами. Тогда он сможет немного успокоиться, зная, что никто больше у него не отнимет Сугар, не посмеет увезти.
Как брызнули из-за верхушек елей первые лучи, лагерь ожил. Угдэй помог перевязать раны да присыпать их порошком, что принесла княжна. Разобрали споро шатры, сложили всё на обозы, погасили костры да покинули проклятое место, в котором потеряли шестерых своих лучших воинов. Мирина вновь поднялась в седло и ехала где-то в середине поредевшей вереницы. Вихсар не искал её глазами, отчасти чтобы излишне не тревожить свои ставшие совершенно не управляемыми желания, от части он не готов был после короткой близости видеть прежнюю холодность в её взоре. Но где-то в глубине хранил надежду, что она изредка, но ловит его стан взглядом. От одной этой мысли внутри делалось горячо и как-то непривычно тесно. И когда в очередной раз посылал Тимина на привалах к княжне, ревность врезалась в сердце плугом, бороздя его изнутри, а при мысли о том, что за ней наблюдают десятки чужих мужских глаз, тлел весь от этого яда, хоть доверял как своим братьям, да в головы каждому не заберёшься и желания разные, порой неподвластные разуму, не высечешь.
Когда подобрались, наконец, к Бершуху, небольшому торговому городищу, да спустились к пристани, Вихсар приказал пленницу к Мирине отослать — та после разговора притихла, не бунтовала больше.
Многолюдно оказалось на пристани. Местные и заезжие спешили в это время отплыть от берегов, чтобы поскорее попасть в другие города на торжища со своим богатым товаром. Гружёные ладьи одна за другой отплывали от берегов медленно и лениво. День теплом своим да ясностью сегодня не сильно баловал.
— Узнал я кое-что, — сказал Угдэй, возвращаясь от кормчего, с которым уговорились к становищу плыть.
Вихсар плащ накинул кожаный — дождю быть, как бы ни хотелось обратного. Оторвав взор от серой, тонувшей в утренней мгле речной дали, хан обратил его на батыра, что озирался по сторонам.
— Говори.
— Княжич этот из Явлича, — начал совсем тихо Угдэй, недоверчиво стреляя взором на стоявших рядом мужей, что одни на всём берегу собирались на ловлю, сети расправляли. — Арьян этот, сын Вяжеслава, собирает людей. Говорят, желает окрестности княжеств соседних объехать, мол больно вольно стали тати разбойничать.
Вихсар понял сразу, на что намекает верный друг. Внутри опалило жгуче, цепляя хоть и поджившую, но всё ещё опасную рану. Взглядом он жадно скользнул по воинам своим, выискивая княжну. Нашёл. Закутанная в плащ, она стояла у самого края помоста, тихо смотрела на реку, ожидая времени отбытия. И как-то сердце сжало в тиски от вида её растерянного и одинокого. От одной мысли, что княжич может приблизиться к ней хоть на один шаг, скрутило страшно. Да он сердце его вырвет и сожжёт!
