— Опять кошки!
Мистер Кобвел кричал, потому что увидел топор. Это был его последний призыв в этом мире.
Миссис Чиснатт вошла, как обычно, через садовую калитку. Заварила чай в офисе и позвонила в большой медный колокольчик, который звал хозяина к завтраку. Ответа не последовало. Она поднялась на второй этаж и, войдя в пустую спальню, увидела несмятую постель.
На мистера Грегори Кобвела она наткнулась в «галерее Искусств» и тут же завопила, ибо, как позже поведала всему городку, «вид он имел ужасный, а глаза его почти вылезли из орбит».
Через десять минут мэр Чедберн, аптекарь Пайкрофт и сержант Лэммл стояли перед трупом.
Десять минут спустя к ним присоединился старый доктор Купер, а затем и мистер Сигма Триггс.
В особо серьезных случаях мэр имеет право назначать одного или несколько помощников констебля, и мистер Чедберн назначил таковым бывшего полицейского секретаря.
— Я склоняюсь к мнению, что смерть наступила естественным образом, — заявил Купер, — но окончательный диагноз сообщу только после вскрытия.
— Естественная смерть… Ну конечно! — пробормотал мистер Триггс, радуясь, что освобождается от будущей ответственности.
— Вид у него странный, — задумчиво сказал сержант Лэммл, грызя карандаш.
— У него было слабое сердце, — вставил аптекарь Пайкрофт, — я иногда продавал ему сердечные капли.
— Интересно, куда он так смотрит, — пробормотал сержант Лэммл. — Вернее, куда он смотрел перед смертью.
— Вон на ту картонную ведьму, — проворчала миссис Чиснатт, не упустив возможности вставить словцо. — Он только и смотрел на эту бесстыжую девку. И когда-нибудь небо должно было его покарать.
— А я ведь слышал его крик, — как бы в раздумье сказал Лэммл, — и не сомневаюсь, что кричал он.
— Что такое? — осведомился мистер Чедберн.
Карандаш сержанта проследовал изо рта в волосы.
— Трудно сказать. Сначала мне показалось, что выкрикнули имя. Пронзительный голос призывал «Гала… Гала… Галантин»; странно как-то, студень-то здесь ни при чем. Потом раздался вопль, и все стихло. Я подумал, какая-то старуха зовет свою кошку, а та ей мяукнула в ответ.
— Он смотрел на манекен, — тихо проговорил доктор Купер. — Мне не часто случалось видеть выражение такого ужаса на лице мертвеца.
— Без дьявола не обошлось, — снова вмешалась в разговор миссис Чиснатт. — И в этом нет ничего удивительного.
— Разве можно умереть от страха? — осведомился мистер Чедберн.
— Конечно, если у человека слабое сердце, — ответил мистер Пайкрофт.
— Окно открыто, — заметил Сигма Триггс.
— Такого никогда не случалось! — всполошилась миссис Чиснатт.
— Ему не хватало воздуха, и он решил подышать, — сказал аптекарь. — Не так ли, доктор?
— М-да… безусловно, — согласился врач.
Сержант Лэммл обошел магазин и вернулся с разбитым биноклем.
— Он валялся у витрины, — сообщил он.
— Это — дорогая вещь, — вставил Триггс. — Удивительно, что он его бросил.
— Там же валялось и это, — продолжал сержант, протянув солнечную дразнилку.
Мистер Триггс осмотрел крохотный аппарат и в раздумье покачал головой.
— Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, каким целям служит эта вещица, — назидательно произнес он. — Грегори Кобвел забавлялся, посылая солнечные зайчики в глаза прохожим. Черт подери… Бедняга добрался даже до меня вчера во второй половине дня.
— Несчастное взрослое дитя! — громко молвил мистер Чедберн.
— И все же у него не все были дома, — с горечью сказала миссис Чиснатт. — Только подумайте, выбрать себе грошовую куклу вместо настоящего божьего создания, праведной жизни и незапятнанной репутации.
— Вскрытие покажет, — решительно подвел итог дискуссии доктор Купер.
В заключении говорилось о естественной смерти, наступившей от эмболии, и ни слова о смертельном страхе.
Двенадцать честных и лояльных граждан, члены жюри, собрались в красивейшей зале ратуши и вынесли вердикт, а потом угощались за счет муниципалитета портвейном и печеньем.
Дело Грегори Кобвела было закрыто.
В тот же вечер Сигма Триггс и Эбенезер Дув с удобством расположились в уютных креслах перед громадными бокалами с холодным пуншем и раскурили трубки.
— Теперь мой черед рассказывать истории, — начал Сигма Триггс. И в мельчайших деталях пересказал трагические события, благодаря которым несколько часов исполнял обязанности почетного констебля.
— Подумайте только, этот толстый разиня Лэммл слышал его крик «Галантин!» Смешно. Почему студень, а не окорок или сосиска?
Мистер Дув извлек изо рта трубку и начертал ею в воздухе некие каббалистические знаки.
— Кобвел учился на архитектора, мечтал об известности и обладал обширными познаниями в мифологии.
— И какова же роль этой мифологии — боже, до чего трудное слово — во всей случившейся истории? — осведомился Сигма Триггс.
— Он крикнул не Галантин, а Галатея, — заявил мистер Дув.
— Галатея? Не знаю такой…
— Так звали статую, в которую боги вдохнули жизнь.
— Статуя, которая ожила… — медленно пробормотал мистер Триггс. Он больше не смеялся.
— Итак, мой дорогой Триггс, историю придется рассказывать мне, — спокойно сказал старый каллиграф. Отпил добрый глоток пунша и щелчком сбил пепел с трубки. — Во времена античных богов жил на острове Кипр молодой талантливый скульптор по имени Пигмалион…
IV. Чаепитие у сестер Памкинс
Над галантерейным магазином сестер Памкинс имелась вывеска «У королевы Анны» — деревянное панно, на котором красовался лик дамы со старинной прической на английский манер. Никакого сходства с книжными изображениями Анны Стюарт и Анны Клевской дама не имела. Даже искушенный знаток геральдики с трудом объяснил бы присутствие молота в углу картины, а тем, кто проявлял излишнее любопытство, сестры Памкинс отвечали, что вывеска уже находилась на своем месте, когда они купили магазин у предыдущего владельца.
Три сестры Памкинс, жеманные дамы с желтым цветом лица, всегда одетые в строгие платья из сюра, расшитого стеклярусом, пользовались солидной репутацией и считались богатыми. Их дела процветали.
В тот вторник величественная Патриция, старшая из сестер, подбирала разноцветные шелка для вышивок миссис Пилкартер, которую пригласили на традиционное чаепитие.
— Уокер! — позвала она. — Уокер… Где же носит эту тупицу?
Служанка, бледная девушка с голубыми глазами, звалась Молли Снагг, но мисс Памкинс, беря ее в услужение, нарекла Уокер и потребовала, чтобы к ней обращались по фамилии, как к высокородной даме. Снагг явилась без спешки, вытирая руки передником.
