К учителям всегда были прикованы испытующие взгляды учеников, школьного начальства и местных жителей. Бывший учитель и директор школы сравнивал свое положение с жизнью инженеров или заводских рабочих: «[Я] не мог расслабиться ни на минуту, мне приходилось говорить, и говорить только правильные вещи». Риск сказать что-то «неправильное» был велик, учителям грозило наказание за случайную реплику, на самом деле не содержащую никакой политики. Один бывший директор описал такой случай:
«Учитель в моей школе писал примеры на доске. Чтобы отделить их друг от друга, он проводил линии, которые случайным образом оказались похожими на свастику. Об этом сообщили куда следует, и он был наказан».
В такой же манере советские руководители обвиняли учителей — «классовых врагов» в распространении среди учащихся «антипролетарской» идеологии через выполнение заданий с «откровенно контрреволюционным содержанием». Например, учитель математики спросил учеников, какую прибыль советское государство «получает от рабочих», когда продает им молоко, купленное по заниженной цене у колхозников. Инспектор пришел к выводу, что из этого вопроса следует, будто советский народ эксплуатируется своим правительством. Учитель возразил, что «для таких выводов нет достаточных оснований», и предложил ученикам самим поискать решение проблемы. Инспектор же в соответствии с официальной линией вновь раскритиковал учителя за то, что тот придает «контрреволюционное» звучание вполне нейтральной теме. Инспектор заключил свой доклад предостережением, которое вполне соответствует ситуации, сложившейся в стране к лету 1937 г.: «Враг может применить к своей выгоде недостаток бдительности и воспользоваться этой лазейкой».
Учителя могли быть наказаны даже за бездействие, если они не исправляли «неправильные» утверждения. Школьные руководители докладывали о наказании учителей, которые не обратили внимания на следующие ответы учеников: Советский Союз имеет колонии, правительство заставляет рабочих голодать, роль Сталина в революции 1917 г. преувеличена. Когда учительница Бабина спросила, чем капиталистические страны опасны для Советского Союза, ученик неожиданно ей ответил: «Если буржуазия нападет, зажиточные крестьяне поднимут восстание и при поддержке колхозников выступят против Советского Союза». Как доложил комсомольский инспектор, вместо того чтобы опровергнуть это «контрреволюционное» заявление, Бабина ошибочно позволила учащимся обсудить, почему колхозники могут присоединиться к антисоветскому выступлению.
Бабина, очевидно, хотела пробудить в детях активность. Бывало, что учителя и вполне сознательно ставили под сомнение, хотя и неявным образом, некоторые установки официальной политики. Московского учителя географии С. П. Завистовского обвинили в распространении «антисоветизма» за рассказ на уроке о том, что в Германии везде чисто и больше порядка, чем в Советском Союзе. В Сибири на уроке арифметики учитель дал решить детям задачу на вычитание, в которой требовалось ответить, сколько скота забивают в колхозе. Тотчас же последовало обвинение в сочувствии к крестьянам, которые режут скотину, вместо того чтобы передать ее колхозу. Другие учителя давали задачи по арифметике, из которых выходило, что единоличники производят продукции больше колхозников. Во всех этих случаях учителя прямо или косвенно ставили под сомнение некоторые официальные утверждения и тем самым давали повод для обвинений в пропаганде враждебных взглядов.
Иногда учителя своими высказываниями или действиями откровенно бросали вызов советской идеологии. Один свердловчанин предложил такое еретическое толкование причин и последствий русской революции: «Когда рабочие брали власть в свои руки, то в это время ими руководили советы, а когда они власть взяли — стала руководить партия большевиков». Отделы образования и партработники докладывали и о других «антисоветских» заявлениях: Восходов говорил учащимся, что «кулак — не эксплуататор», Погорелова отрицала советский тезис о классовой борьбе среди крестьян, Боженова «публично выступала против диктатуры пролетариата», Тумаревская «откровенно» призналась, что была «долгое время противником советской власти», Чернышев заявил, что нехватка продуктов питания и товаров ввергла Советский Союз в самый настоящий кризис, Макагон после гибели Кирова сказал, что всех коммунистических лидеров надо бы убить, а Бурилев жалел своих учеников за то, что «этим несчастным детям приходится расти в Советском Союзе». В Свердловской области учитель переписал пропагандистский плакат, заменив лозунг «Конституция — основа демократии» на «Конституция — основа деспотизма». В Ярославле в 1937 г. разоблачили «контрреволюционную организацию учителей» после того, как один из них «признался, что был вредителем». Даже бывший учитель в эмиграции использовал официальную лексику 1930-х гг., называл своих коллег «форменными контрреволюционерами, судя по тому, как они ругали советский строй».
Когда под каток террора попали партийные функционеры, на учителей посыпались обвинения в поддержке деятелей, попавших в опалу у Сталина и его приспешников. В 1935 г. Лескова исключили из партии и отстранили от работы за «пропаганду троцкизма» — он не снял вовремя плакат со словами развенчанного партийного вождя. В 1936 г. историка Федорова уволили за то, что он, как говорили, повесил в учительской рядом портреты Ленина и антагониста Сталина — Льва Троцкого. В конце 1937 г. Рябов опрометчиво похвалил маршала Михаила Тухачевского, которого только что казнили, как предателя, подобно тысячам других командиров. Затем Рябов позволил себе еще одну ересь: взялся убеждать коллег и учеников, что Карл Маркс сам ничего не придумал, а все его идеи позаимствованы у других философов.
