Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Во все времена особое внимание привлекают запрещенные литературные произведения. Не разрешая печатать очередное сочинение Льва Толстого, царское правительство содействовало росту его популярности. Так случилось с написанной в начале 1880-х годов «Исповедью». Как и другие русские люди, раздобыв через знакомых ее текст, переписанный от руки, Константин Константинович жадно набросился на него. Рукопись заставила задуматься, слишком многое теперь не укладывалось в голове, и великий князь следом изучает другой памфлет Льва Толстого — «В чем моя вера?».
О своем потрясении этими запрещенными сочинениями Константин Константинович поделился с Александром III. Государь охладил пыл кузена, все расставив по своим местам: мысли графа вредны и опасны. И все ж великий князь продолжает восхищаться гениальным писателем.
На «Измайловских досугах» прочитали «Холстомера».
«Эта лошадиная психология привела меня в восхищение своей художественностью и выпуклостью» (28 марта 1886 г.).
Константин Константинович прочитал рассказ «Два старика».
«Это чтение вливает в душу столько чистых, светлых и отрадных впечатлений, на сердце становится как-то тепло и мягко» (5 сентября 1886 г.).
Вызвала интерес и повесть «Смерть Ивана Ильича». Правда, в первую очередь в ней привлек буфетчик — эпизодический персонаж. Наверное, оттого, что преданных слуг великий князь знал и понимал гораздо лучше, чем чиновников средней руки, каким был Иван Ильич.
«Начало мне нравится больше конца, даже в последних мелочах. В конце все как-то смутно. Я, наверное, не буду так умирать. Мне очень понравился Герасим» (24 сентября 1886 г.).
Тонкий ценитель музыки, Константин Константинович сразу почувствовал некую фальшь и прокламацию в повести «Крейцерова соната».
«Повесть возмутительна, художественности ни на грош, а одни рассуждения самого дикого и сумасбродного свойства» (29 ноября 1889 г.).
Несмотря на явное презрение, которое Лев Толстой выказывал августейшему семейству, великие князья не брезговали увлекаться его творчеством. Так, в домашнем театре Владимира Александровича поставили его пьесу «Плоды просвещения». На представление собрались многие члены Дома Романовых во главе с Александром III. Пьеса понравилась, «несмотря на некоторые карикатурные преувеличения» (19 апреля 1890 г.).
Побывал Константин Константинович и в императорском театре на другой пьесе писателя.
«Произведение, подобное «Власти тьмы», где изображается простой народ наш, остается, по моему мнению, мало понятным такому обществу, как виденное нами в ложе Малого театра. Я думаю, эти дамы и господа относятся к народу свысока и поражаются его грубостью, не постигая красоты души человека, как Аким. Я себе воображаю, что ближе чувствую народ» (30 октября 1895 г.).
Роман «Анна Каренина», вышедший в 1875–1877 годах, был прочитан великим князем лишь спустя двадцать лет после издания и не вызвал восторгов.
«Я дочитал до конца «Анну Каренину» и рад, что кончил. При всей необыкновенной наблюдательности Толстого и жизненности его описаний на меня неприятно, отталкивающим образом действуют его размышления и рассуждения о том, что недоступно разуму, а должно быть принимаемо на веру» (20 августа 1898 г.).
Неудивительна такая оценка одного из шедевров русской прозы, ведь каждое художественное произведение Константин Константинович примерял по себе, а здесь были выпячены с дурной стороны и гвардейские, и великосветские нравы, кроме того, в угоду человеческой психологии задевались догматы православной церкви. Особенно Константина Константиновича возмутили взгляды Льва Толстого в романе «Воскресение». Да и не могло быть по-другому: великий князь искренне верил во все постулаты православия и был крупным государственным чиновником. И все ж он сумел пересилить свое привычное мировоззрение и увидеть достоинства романа.
«Читаю «Воскресение». Какое чередование гениальных описаний, проникновения в человеческую душу, кощунства и прямо глупых умозаключений» (28 апреля 1900 г.).
«Кончил «Воскресение» Толстого. Рядом с невозможными парадоксами, с произвольным толкованием евангельских заповедей, с отрицательным взглядом на установившиеся порядки нашей жизни встречаются чудные высоконравственные мысли» (1 июля 1900 г.).
И все ж великий князь оставался великим князем, когда затрагивали честь царского трона и царского правительства.
«Бар[он] К. К. Буксгевен прислал мне нумер «Timesa»[116], в которой напечатано переведенное Чертковым письмо Льва Толстого по поводу нынешней войны. Прочел его и очень расстроился. Граф А. Толстой, когда из гениального писателя превращается в плохого мыслителя, имеет способность глубоко меня расстраивать. Часто вещает он неопровержимые истины, но вещает так, что как-то бессознательно чувствуешь его неправоту и вместе с тем не находишь возражений» (17 июля 1904 г.).
Когда Лев Толстой умер, Академия Наук на своем заседании постановила послать вдове телеграмму с изъявлением соболезнования и устроить публичное собрание с чтением об умершем гении докладов А. Ф. Кони и Д. Н. Овсянико-Куликовского. Константин Константинович в свою очередь предложил почтить память писателя вставанием и собрать особое совещание об увековечивании его памяти. По инициативе великого князя прошел вечер памяти Льва Толстого и на «Измайловских досугах».
После столь либеральной поддержки почившего отступника православные Троицкая и Почаевская лавры отказались печатать объявленные ранее сборники стихотворений Константина Константиновича, а великосветское общество с негодованием говорило о возмутительном вечере в Измайловском полку. Августейший поэт с горечью воскликнул: «Значит, я не имею права прочесть вслух несколько страниц из “Отрочества”?!»
Чехов, Максим Горький и другие
Среди русских прозаический произведений, за исключением Достоевского, Гончарова и Льва Толстого, Константин Константинович выделял лишь второстепенных писателей, интересовался главным образом историческими романами. В дневниках почти ни слова о чтении прозы Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Есть признание, что не знаком с творчеством Салтыкова-Щедрина. Великий князь искал в повестях и романах то же, что и в поэзии, — умиротворения, лирических героев. Поэтому ему пришлась по душе одна из самых добрых книг XIX века — «Соборяне» И. С. Лескова. (Добрая не по проблематике, а по мироощущению автора.)
«Это чтение мне как нельзя больше по душе. На других языках я не знаю ни одной книги, в которой бы, как во многих русских, было заключено столько непридуманного веселого смеха сквозь такие горькие и искренние слезы. Рассказ об этих простых, грубых, неученых, невоспитанных и даже слабоумных людях возвышает и умиляет душу, трогает и с жизнью мирит» (21 августа 1888 г.).
Великий князь редко обращает внимание на художественные достоинства и недостатки произведения, для него каждое — осколок жизни, и потому главное требование — изображать жизнь такой, какой она ему видится, возвышать ее, а не погребать в так называемых физиологических очерках, представляющих читателю социальные типы. Наверное, именно поэтому вызвала отвращение повесть Н. Г. Помяловского «Молотов»:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
