— О! Да!
— Вот и посмотришь… Припоминается, от границ с Иберией и до самого Хилгарда полоса тянется. В ширину и того не ведаю. Отроги Белоголовых гор сплошь заросли. И на равнину языки сбегают. Майорат графа Мессера Шварцвальда это только в границах немецкого государства. А в Игларии и в Модулярах свои хозейва имеются. У нас целый герцог раньше был… сейчас и не знаю. Внучку ихнюю надо было спрашивать. Тыж с ней рядком стоял на турнире. Или не опознал девку в ней?
Я чуть дернул плечом, чувствуя, как огнем разгораются скулы.
— Так ты про девку и спрашивал? — догадался жрец. Да так громко догадался, что до самого последнего дружинника его возглас долетел. — Так Ратомира спроси. Он про нее больше знает.
— Угу, — буркнул я под гогот разрумянившегося Пареля и толкнул коленями лошадку. — Потом.
Мне было о чем подумать и кроме шуток и подначек дружинников. Так что я приотстал и пристроился в самый конец слишком растянувшейся колонны. Лошадка спокойно шла следом за мокрыми хвостами понурых усталых коней.
Дорога резко свернула на восток, вплотную приблизившись к краю огромного оврага. Со склона текли тоненькие пока ручейки, унося в туманный провал лесной мусор. Копыта стали глубже проваливаться в сыто чавкающую грязь. Полетели первые комья грязи.
Перекинутый через лог мост не выглядел крепким. Ограждение давно сгнило и отвалилось, а бревна настила покрылись маслянистой слизью — гниль глубоко проникла в глубину срубленных деревьев.
— Далеко еще до реки? — поинтересовался, разглядывая мох между досок, Ратомир у проводника.
— Версты три.
Принц кивнул и взмахнул рукой, разрешая идти двоим воинам, вызвавшимся проверить переправу. Щепки, отколотые гвоздями подков, были отвратительного бледно-серого цвета, но опоры оказались крепче, чем выглядели, и бревна не рассыпались под ногами отважных разведчиков.
На всякий случай, прежде чем пустить на неверный мост княжну с ее служанками, к их поясам привязали веревку. Серафима побледнела, поджала губы, вздернула подбородок и отважно пошла. Ее тонконогий конек, видно безмерно доверяющий хозяйке, покорно топал сзади. Служанка, попытавшаяся копировать госпожу, оступилась почти в самом начале и чуть не улетела испытывать крепость веревки. Благо, второй конец страховочного троса был в руках у десятка крепких мужиков, и зазевавшуюся девушку мигом вернули на мост.
Как бы то ни было, но переправа заняла почти час. И когда весь отряд оказался на нужном берегу оврага, невидимое за серой пеленой солнце коснулось горизонта. Сразу стало ощутимо прохладнее. Из ртов разгоряченных животных вырвались первые клочья пара. Дождь из мокрой всепроникающей гадости превратился в беспросветную обжигающе-холодную гадость.
Дорога вновь вильнула. Мы снова ехали вдоль гигантской расщелины, следуя прихотливым изгибам дороги, только теперь уже на запад. Проводник указывал на едва заметный просвет в подлеске, начало тонкой лесной тропы, готовой сделать путешествие на версту короче. Но сворачивать не стали. И тропа, и дорога, по словам стража, приводили в одно и то же место. Так и плелись в сплошном облаке воды, пока заброшенная колея не повернула на юг.
— Смотрите! — крикнул один из дружинников, повернувшись в седле и показывая рукой на другой берег оврага.
Они тоже ехали строем по двое. Мокрые люди в мокрых плащах и доспехах, с мокрыми желтыми флагами, на которых прожженной дырой чернела сиротливая оса. И как бы жалко и невоинственно они ни выглядели, было их раза в два больше, чем нас.
— Уходим! — выкрикнул принц и решительно повернул коня.
Усталые лошади плохо слушались и не понимали, за что их мучают. Невидимое за лесом и тучами солнце село окончательно. Дорога превратилась в две наполненные водой полосы. Кони вообще лучше людей видят в темноте, но им нужно время, чтоб разглядеть препятствие — то и дело осторожные животные сходили с галопа на рысь, мешая друг другу и получая новые болезненные уколы острыми гранями шпор. Лошади кричали от боли, разрывая мое сердце, наполняя его черной, ослепляющей ненавистью к преследовавшим нас людям. Кричали и продолжали уносить седоков к спасительному берегу реки.
35
Лес кончился неожиданно. Вот вроде только что сбоку неслась грязно-желтая стена осенних деревьев, как вдруг путь распахнулся во всю необъятную ширь низкого северного берега Великой реки.
Колея исчезла, словно ее и не было. Изрезанный мелкими, но непреодолимыми для лошадей вымоинами глиняный увал обрывался величавой рекой. Другая сторона терялась в туманной тьме, а у покосившихся мостков еще более черный, чем темнота дождливой ночи, стоял небольшой корабль. Скорее даже — большая лодка, на которых отважные ватаги прибрежных рыбаков выходят в протоки между островами раскидывать полуверстовые сети.
— Клянусь портянками Спящих, — выдохнул я, резко останавливая соловушку у скользкого спуска к воде. — Мы все не влезем в это корыто.
— Снимайте поклажу, — засуетился Парель.
— А кони? — прорычал разочарованный непредусмотрительными жрецами Фанир.
— Придется бросить, — скривившись, словно от боли, нашел в себе силы выговорить кому-то-брат.
Я оглянулся назад. Туда же, совершенно тоскливо и даже, как мне почудилось, обреченно смотрел Ратомир.
— Самое отвратительное место для обороны, — простонал принц. — Лучше бы мы оставили заслон у моста.
— Или сожгли бы мост за собой, — согласился я.
— Я выполнил повеление моего короля, — нетерпеливо подталкивая тяжело дышащего коня пятками, сказал подъехавший проводник. — Теперь мне следует догонять армию.
— Спасибо, — вежливо ответил Ратомир. — Передай мою благодарность Лотару.
Страж коротко кивнул и почти сразу скрылся во тьме.
— Чего вы стоите, как статуи на мосту! — размахивая руками, бегал среди конных воинов Парель. — Снимайте поклажу, грузитесь на судно. Пора отчаливать!
— Мы все не войдем в эту лодку, — от слов принца так дунуло смертельным холодом, что я даже плечами передернул. — Грузи то, что считаешь ценным… Серафиму… Арч, проверь тетиву. Ты сможешь стрелять?
— Ратомир, ваше высочество! — взвыл жрец. — Ваше место там, с армией! Здесь и без вас найдется, кому встретить…
— Ты предлагаешь мне предать моих соратников? — дождь на миг перестал идти, отшатнувшись от пылающего ледяной ненавистью воеводы.
— Люди! Да скажите вы ему кто-нибудь!
— Пошел-ка ты вон… на свой корабль, — брезгливо процедил Фанир и легко, будто и не было целого дня в седле, спрыгнул. У меня так не получилось. Ноги одеревенели, плохо сгибались. Поясница ныла. Лучше бы я бежал рядом.
— Да что ж это делается-то! — не унимался жрец. — Басра Всеблагой! Мы же поместимся все! И вещи можно тут бросить! Бог нас не оставит…
— Человек тридцать. Вряд ли больше, — окинув опытным взглядом велиградского портового грузчика утлое суденышко, заявил Бубраш. — Перевернется к демонам…
