Милый, милый, смешной дуралей,Ну, куда он, куда он гонится?Неужель он не знает, что живых конейПобедила стальная конница?
Этот «мужицко-кулацкий поэт» (определение Бухарина) подтвердил приближение «железного времени». К 1925 году валовая продукция крупной промышленности составляла около трех четвертей от довоенной. Государственные предприятия давали в денежном выражении 92,4 процента продукции. Частные — производили 4,9 процента, кооперативы — 2,7 процента.
Так что не нэпман и не кустарь определяли направление государственной политики.
Но в деревне была совершенно особая ситуация: крестьяне не желали участвовать в выборах местных Советов, то есть фактически бойкотировали государственную систему. А на кого там можно было опереться властям? В 1925 году партийные ячейки были в среднем только в одном из 30 сел, треть коммунистов присылалась из городов и мало разбиралась в местной жизни.
Выходило, что без союза с «достаточными мужиками» никак не обойтись.
Говоря на XIV съезде о необходимости привлечения крестьян к работе в Советах Сталин имел в виду, что уже с 1925 года были введены местные бюджеты, распоряжаясь которыми, Советы получали в свои руки реальные рычаги власти.
В итоге на выборах весной 1925 года была отмечена высокая активность избирателей, число избранных в Советы бедняков и коммунистов резко сократилось, что свидетельствовало о повороте в настроении реальных сельхозпроизводителей. Но эта активность означала также, что власть в селе теперь принадлежит экономически независимым слоям, кулакам. «База политической системы превращалась в силу, враждебную центральной власти» (С. Г. Кара-Мурза).
Зачастую в ход избирательной кампании напрямую вмешивались чекисты, а крестьяне для защиты своих интересов пытались самоорганизоваться в Союз трудового крестьянства. Спокойствия в деревне не предвиделось.
Понимали ли Сталин и Бухарин, что их линия «Лицом к деревне!» оборачивается ползучей контрреволюцией? Наверное, еще не понимали. Наоборот, внедрялась идея превратить сельскую волость в самостоятельную финансово-административную единицу с исключением местных бюджетов из государственного бюджета, что должно было развить местное самоуправление.
Было решено передавать в волостные бюджеты части сельхозналога, вводить некоторые собственные налоги (не с населения), передавать волостям предприятия и имущество (мельницы, кузницы и т. д.).
Однако эта политика провалилась из-за крайне низкого уровня жизни деревни. С населения и кооперативов нечего было собрать. На уровне сельсовета была не денежная экономика, а полунатуральное хозяйство.
Руководство страны вплотную приблизилось к пониманию неразрешимости проблемы ускоренного экономического роста. Именно это обстоятельство накладывает на факт гибели поэта Есенина отсвет трагедии, приближение которой он предчувствовал.
Правда, внешне эта трагедия еще никак не выражалась. Такой объективный показатель, как общее число заключенных, свидетельствует, что никаких чрезвычайных событий не происходило. На 1 января 1925 года их было 144 тысячи человек, на 1 января 1926 года — 149 тысяч.[11] В СССР в середине 1920-х годов освобождались досрочно примерно 70 процентов «сидельцев». Что же касается политических, то их в это время было около 1500, из которых 500 находились в тюрьмах и лагерях, а 1000 были лишены права проживать в обеих столицах.
Обстановку в стране можно было назвать спокойной.
Глава двадцать девятая
Германия и Китай выходят на первый план в сталинской картине мира. Зиновьев теряет Ленинград. Троцкий, Каменев, Зиновьев стремятся отомстить. Сталин объявляет стратегию: индустриализация. Смерть Дзержинского
Победив на XIV съезде, Сталин оказался на распутье.
После съезда в ленинградской партийной организации были проведены изменения. Туда отправилась большая делегация из Москвы, куда входили Молотов, Калинин, Ворошилов, Рыков, Томский, Киров, а потом и Бухарин. Удивительно, но раскол зашел так далеко, что когда Киров прибыл в Ленинград, ему не дали пристанища, а прибывшим из Москвы представителям ЦК — помещений для встреч с местными коммунистами. На первых порах Кирова приютил командующий Ленинградским военным округом Шапошников, он же обеспечил москвичей подходящими аудиториями. Прибывшие провели десятки массовых митингов, на которых одобрялись решения съезда и осуждались действия Зиновьева и его сторонников. (Правда, рабочие, особенно на Путиловском заводе, активно возражали против вмешательства посланцев из центра; для обеспечения порядка на этот завод вводились войска.) Затем была проведена областная партконференция, где основным докладчиком выступил Бухарин. (Именно Бухарин, главный противник Зиновьева!) Сергей Миронович Киров стал новым партийным руководителем Ленинграда. Прежний руководитель оставался членом Политбюро и председателем Коминтерна, но реальной власти, которую ему давало обладание огромными ресурсами ленинградской организации, у него уже не было. Зиновьев отходил в тень, как и Троцкий.
Но обернулась ли для Сталина эта победа полным триумфом?
Самое главное противоречие момента: победив, он не был уверен, что завтра не потеряет свою власть и даже жизнь.
Заговор? Покушение? Предательство соратников? Разумеется, он должен был об этом думать. Но еще в большей степени ненадежность его позиции определялась военной и геополитической ситуацией, в которой оказался Советский Союз.
Утвердив идею «социализма в одной стране», Сталин понимал, что против «одной страны» — весь мир. Теперь, когда мировая революция приспустила свои знамена, как он мог защищаться?
В Европе тем временем шла перегруппировка сил. Германия приняла американский «план Дауэса» и получала кредиты, по которым могла стабилизировать экономику и выплачивать репарации странам-победительницам. Время вражды заканчивалось.
В октябре 1925 года в Локарно были приняты так называемые Локарнские договоры и 1 декабря подписаны в Лондоне. Это было плохим сигналом для Кремля.
На XIV съезде Сталин сказал, что Локарно — это «продолжение Версаля». «Думать, что с этим положением помирится Германия, растущая и идущая вперед, значит рассчитывать на чудо». Он предсказал, что «Локарно чревато новой войной в Европе», и назвал болевые точки: потерю Германией Силезии, Данцига и Данцигского коридора, потерю Украиной Галиции и Западной Волыни, потерю Белоруссией западной ее части, потерю Литвой Вильнюса»150.
Обращает на себя внимание глубокий интерес Сталина к международным делам, так как трудно было, не зная, что происходит за ее рубежами, распределить внутренние силы пропорционально возникающим угрозам.
До Второй мировой войны была еще целая вечность, и ее солдаты еще ходили пешком под стол, не зная про Локарнские договоры ровным счетом ничего.
