Лорд Хоу издал очередную прокламацию: все, кто в течение шестидесяти дней явится и принесет клятву верности королю, получат прощение и смогут пользоваться «отеческой добротой Его Величества, их собственность будет сохранна, торговля — восстановлена, а самые важные права — гарантированы справедливой и умеренной властью короны и британского Парламента».
Тысячи жителей Нью-Джерси хлынули в лагеря британцев клясться в верности.
Заняв Нью-Брансуик, Корнуоллис остановился, как ему и было приказано генералом Хоу. Целых шесть дней армия оставалась на месте, дав передышку Вашингтону и вызвав гнев многих лоялистов, кричавших «ату его!». Английские и в особенности немецкие солдаты, попав в край изобилия, бессовестно грабили местное население и насиловали женщин. Сладу с ними не было никакого; гессенцам было всё равно, кто прав, кто виноват: они пришли сюда, чтобы получить хорошую плату за то, что рискуют жизнью, и они ее получат. Наконец 6 декабря в Нью-Брансуик прибыл сам Хоу вместе с бригадой генерала Гранта, и на следующий день войска двинулись вперед — на Трентон, откуда до Филадельфии просто рукой подать.
Вашингтон уже принял решение и теперь спокойно и четко проводил его в жизнь. Ближе к ночи остатки его армии перебрались на пенсильванский берег Делавэра. Там уже ожидало ополчение из Филадельфии, откликнувшееся на призыв главнокомандующего (Миффлин не подкачал). На берегу были разложены костры, к ним из темноты выплывали плоскодонки с солдатами, лошадьми, пушками, снаряжением. Какие-то люди выкрикивали приказы, лошади всхрапывали и упирались, то и дело раздавались громкий всплеск, ругательства, хрипы надрывающихся солдат, вытаскивающих орудия… За этими сценами цепким взглядом художника наблюдал Чарлз Уилсон Пил, прибывший с ополчением. Рассвело, и теперь можно было лучше разглядеть солдат. Один был почти совсем без одежды. «На нем была старая грязная накидка из одеяла, а лицо, окаймленное длинной бородой, сплошь покрыто язвами, так что он не мог умываться». Человек окликнул Пила. Тот не сразу его узнал: это был его родной брат Джеймс, состоявший в мэрилендском отряде.
Вашингтон разместил свою ставку в кирпичном доме на берегу, через реку от Трентона, надеясь вести наблюдение за неприятелем. Американские войска, разбросанные по берегу почти на 25 миль, прятались в лесах и кустарнике, так что от реки их не было видно. 10 декабря наконец-то пришло известие о генерале Ли: его части и четыре тысячи солдат генерала Салливана идут сюда. «Если он сможет соединиться с нами, — писал Вашингтон губернатору Коннектикута Джонатану Трамблу, — наша армия снова примет достойный вид и, надеюсь, сорвет планы неприятеля в отношении Филадельфии».
А генерал Ли, путешествуя отдельно от своих войск, остановился ночевать в небольшой таверне в трех милях от Баскин-Риджа; с ним было полтора десятка человек его личной гвардии. Утром в пятницу 13-го Ли сидел за столом в халате и домашних туфлях, занимаясь текущей перепиской. Настроение у него было хуже некуда, а всё этот Вашингтон! «Он поставил меня в такое положение, в котором у меня практически нет выбора: если я останусь в этой провинции, я ставлю под удар себя и армию, а если не останусь, провинция будет потеряна навсегда», — жаловался он в письме генералу Гейтсу.
Было около десяти утра, когда на дорожке, ведущей к таверне, неожиданно появился британский конный патруль — два с половиной десятка всадников под командованием полковника Уильяма Харкорта, служившего когда-то под началом Ли в Португалии. Корнуоллис отправил их из Трентона, чтобы разведать намерения Ли и выяснить его местопребывание. Ответ на эти вопросы им дал один местный житель в Баскин-Ридже.
Шесть всадников во главе с лейтенантом Банастром Тарлтоном галопом проскакали 100 ярдов, остававшихся до таверны; двух часовых убили, остальные разбежались. Англичане окружили дом и начали стрелять по окнам и дверям, преграждая пути к отступлению. Кто-то в ответ выстрелил изнутри. Тогда хозяйка таверны выскочила на порог, крича, что здесь Ли, и прося пощады. Тарлтон крикнул, что спалит дом, если Ли не сдастся.
Молодой американский лейтенант Джеймс Уилкинсон, находившийся в доме, каким-то образом успел из него выскочить и теперь, прячась в кустах, наблюдал за происходящим. Из таверны с поднятыми руками вышел Ли, сказал, что сдается и надеется, что с ним будут обращаться как с джентльменом. Англичане радостно загоготали, один затрубил в трубу. Ли, как был в халате, шлепанцах и без шляпы, сел на лошадь Уилкинсона, привязанную у порога, и вся кавалькада немедленно умчалась прочь.
Новость о пленении Ли — «единственного генерала мятежников, которого у нас были причины бояться», как записал в дневнике один капитан гессенцев, — разнеслась в мгновение ока; британцы ликовали. В Нью-Брансуике конники Харкорта устроили пирушку: напоили лошадь, на которой ехал Ли, напились сами; полковой оркестр играл до самой ночи. Лейтенант Тарлтон написал в письме матери: «Это coup de main[26] положило конец всей кампании».
Вашингтон назвал это «суровым ударом» и больше ни словом не обмолвился с подчиненными о «несчастливом происшествии». Но в душе он рвал и метал. Какая глупость! «Несчастный человек! Жертва собственной неосторожности», — писал он Лунду Вашингтону.
В тот же день Вашингтон узнал, что Конгресс приостановил работу и переезжает в Балтимор; в Филадельфии остался только Роберт Моррис — самый богатый человек в американских колониях, пожертвовавший много денег на нужды армии, в частности, оплачивавший услуги лазутчиков. А вот другая, гораздо более важная новость пока еще оставалась ему неизвестной: пленив генерала Ли, Уильям Хоу решил приостановить военные действия до весны и отвести войска в Нью-Йорк на зимние квартиры. Кто же воюет зимой? К тому же ударили морозы, а по ночам бушевала метель. Корнуоллису дали отпуск и разрешили съездить в Англию повидать больную жену.
Вашингтону такое и в голову не могло прийти. Назначив Патнэма руководить обороной Филадельфии, он с часу на час ждал наступления противника, как только река покроется достаточно крепким льдом. Он умолял старших офицеров найти хорошего лазутчика, который перебрался бы через реку и выяснил, где англичане строят или подвозят плавсредства, обещая заплатить за информацию собственные деньги. 15 декабря он получил рапорт от командира пенсильванского ополчения Джона Кадваладера: «Генерал Хоу, наверное, ушел в Нью-Йорк, если только это не сделано в расчете развлечь нас и захватить врасплох». Вашингтон склонялся ко второму варианту, тем более что неприятель по-прежнему маячил на противоположном берегу.
Но это была не британская армия, а полторы тысячи гессенцев полковника Иоганна Ралля, оставленных здесь на зиму.
Двадцатого декабря, в злую метель, в ставку Вашингтона прискакал генерал Салливан и привел войско, брошенное Ли: оставшись без командира, солдаты дошли до места в четыре раза быстрее, чем было предписано. Но вместо ожидаемых четырех тысяч их было меньше половины, да и те в самом жалком состоянии. Босые обмороженные ноги оставляли на снегу кровавые следы. Прибыл и генерал Гейтс, но привел с собой всего 600 человек.
