Ноэль, прости меня. Я знаю, как тебе это неприятно. Но тебе это было не суждено, не так ли?
Родерик говорит, мы должны были как-то распорядиться своей жизнью, и вот, что мы решили сделать.
Я искренне надеюсь, что и тебе когда-нибудь повезет, как повезло мне. Не всегда мы получаем от жизни то, что хотим получить. Иногда приходится брать, что дают.
Я всегда с любовью думаю о тебе.
Благослови тебя Господь и дай тебе надежду на счастье такое, как я нашла с Родериком.
Лайза»
Я была потрясена. Родерик и Лайза поженились! Всплыли в памяти сцены из прошлого. Первая встреча в парке, спектакль, в котором она заменяла маму — Родерик был там, она попросила его прийти посмотреть ее выступление. Ну, конечно же, с самого начала она была влюблена в него.
Где-то в глубине души у меня еще оставалась крошечная надежда на чудо, которое произойдет, и все уладится. Как было глупо на это надеяться! Каким образом могло бы все уладиться? И теперь — все, конец. Он женился на Лайзе.
Я должна его забыть. Я должна перестать о нем думать.
Я спрятала письмо в ящик стола, но не могла выкинуть его из головы. Снова и снова я доставала и перечитывала его.
Я рассказала об этом Роберу. Он очень близко к сердцу принял эту новость.
— Робер, — сказала я ему. — Я чувствую, что плыву по течению, не видя впереди никакой цели. Меня просто несут волны куда глаза глядят. Теперь я это ясно понимаю. Лайза… ее мечта стать актрисой… разбита вдребезги… так же, как и моя жизнь. Я знаю, что он любил меня, но как никто другой он мог понять состояние Лайзы. Он всегда был очень чуток к чужому горю. Она была в отчаянии, возможно — на грани самоубийства. И он увидел только одну возможность помочь ей, дать ей дом, уверенность в будущем, силы бороться с болезнью.
— Это ужасная трагедия, Ноэль. Жаль, что в этом я ничем не могу помочь тебе. Думаю, ты должна остаться у нас, здесь тебе лучше, чем где-либо.
— Робер, я не могу остаться здесь навсегда.
— Почему? Считай, что это твой дом.
— Но это не мой дом. Я трачу жизнь впустую. Я живу бесцельно и бесполезно.
— Нет, Ноэль, это не так. Ты много делаешь. Мари-Кристин стала другой после твоего приезда. Она всегда была причиной нашего беспокойства — бедный ребенок, не так уж много счастья выпало на ее долю. И мы любим тебя, Ноэль, Анжель — не меньше, чем я. Да и Жерар тоже. И не хотим твоего отъезда. Пожалуйста.
— Я и сама не хочу уезжать, — сказала я. — Даже не представляю, чем я могла бы заняться.
— Значит, оставайся. Тебе надо опять съездить в Париж.
И я осталась.
Мелькал день за днем. Прошло уже почти два месяца с того дня, как я получила это письмо от Лайзы. Я ответила ей кратким письмом, поблагодарив за то, что она известила меня, и пожелав им с Родериком счастья. С тех пор я ничего о ней не знала. И так было лучше.
Прошла выставка Ларса Петерсона. Меня это тоже некоторым образом затронуло. Он выставлял мой портрет, который был куплен для какой-то национальной коллекции. Ларе был безумно счастлив. А Жерар повесил мой портрет у себя в студии.
— Мне приятно смотреть на него. Он меня вдохновляет, — сказал он.
Я и Мари-Кристин с непременной мадемуазель Дюпон чаще бывали в Париже, чем в поместье.
Пока у них проходили занятия, я обычно шла в студию. Я пристрастилась ходить на рынок за покупками, что всегда превращалось в увлекательное приключение, и покупать к dejeuner что-нибудь вкусненькое. Это уже стало традицией. Жерар и я обычно вместе садились завтракать, часто к нам присоединялся Ларе Петерсон или кто-то из бедствующих художников, всегда готовых подкормиться за чужой счет.
Робер был прав, говоря, что богемная жизнь — это то, что мне нужно.
Жерар заметил перемену во мне и однажды, когда мы остались с ним наедине, спросил, что случилось.
Я не могла не рассказать ему.
— Родерик женился, — сказала я. — Казалось бы, я не должна иметь ничего против, но это не так. Хотя я понимаю, что для него так лучше. Ом женился на Лайзе Феннел, маминой дублерше. С ней произошел несчастный случай, поставивший крест на ее театральной карьере танцовщицы, а именно это у нее получалось лучше всего. Я думаю, ему стало жаль ее. Хотя, наверное, не только это — она ему нравилась. Он всегда интересовался ее театральными успехами. Иногда это даже вызывало у меня ревность. А теперь… она стала его женой. Она будет рядом с ним всю жизнь, так, как хотела бы я.
— Бедная моя Ноэль. Жизнь — жестокая вещь. И несчастья не крадутся по одному, как вражеские лазутчики, но наступают целыми полчищами. Разве не так говорил об этом ваш великий Шекспир?
— Полагаю, да. И эти слова вполне можно отнести ко мне.
— Но потом должен произойти поворот. Все изменится, и жизнь снова станет прекрасной. Таков закон природы.
— Мне никогда не забыть Родерика.
— Я знаю.
— Он навсегда останется в моем сердце, и навсегда сохранится память о том, что я потеряла.
— Я понимаю.
— Потому что ты потерял Марианну.
— Я никогда не смогу ее забыть, — сказал он.
Тень упала на застекленную дверь, в комнату заглянул Ларе Петерсон.
— Запах весьма соблазнительный, — сказал он, — не поделитесь ли кусочком с несчастным голодным соседом?
Образ Марианны начинал преследовать меня. Я точно знала, как она выглядела. Перед моим мысленным взором стояли наброски, случайно увиденные в альбоме Ларса Петерсона.
Я не расспрашивала о ней, говорила с Мари-Кристин, пыталась поговорить с Анжель. Но от них я смогла узнать немного. «Она была очень красива», «Самая красивая женщина в мире» — сказала Мари-Кристин. «У нее была такая внешность, которую невозможно было не заметить», — говорила Анжель. Жизнь вдали от города казалась ей скучной. Ей было, наверное, не больше пятнадцати лет, когда один художник, приятель Жерара, приехавший к нему погостить, приметил ее. Он захотел написать ее портрет, и это стало началом ее карьеры натурщицы. Она уехала в Париж. Но частенько приезжала навестить свою сестру и няньку.
Почти все это я знала и раньше. Однако продолжала думать о ней, потому что она была той женщиной, которая приворожила Жерара, как и многих других.
Я предложила Мари-Кристин опять навестить ее тетю.
— Мне кажется, они очень обрадовались тебе в прошлый раз, — сказала я.
— Хорошо, — согласилась Мари-Кристин. — Хотя я не считаю, что их так уж волнует, приезжаю я или нет.
— Но ты ведь дочь Марианны. Давай все-таки съездим.
Мы поехали, и нас приняли достаточно радушно. Они вежливо поинтересовались моими впечатлениями.
