То тут, то там протягивалась рука, чтобы легко тронуть его за плечо или за рукав. Вокруг нежные луны лиц высвечивались в кружке пламени каждой свечи.
Какая-то женщина протянула руку, дотронулась до руки Рубена.
— Я отплачу, — произнесла она.
— Я отплачу.
Они шли мимо конного полицейского на большой гнедой лошади. Он сидел недвижимо и прямо. В одной руке — поводья, в другой — свеча.
— Я отплачу, — произнес он, опуская взгляд, когда они проходили.
Фраза рябью разнеслась по всей улице, отдаваясь в толпе десяти-, двадцатикратным эхом. Простые слова следовали за ними на всем их пути, вспыхивая всякий раз при их приближении. По обещанию на каждую свечу.
Все как клятву давали: они отплатят.
Эпилог
Какой-то фотограф расположился на третьем этаже одного из зданий на пути прохода. Установил треногу, открыл диафрагму на длительную выдержку и свел тысячи язычков пламени свечей в две сплошные полосы вдоль всей главной улицы города с тонкой темной прожилкой прохода по центру. Лента сияния свечей, повторяя извивы улицы, уходила в даль, сходясь в булавочную головку света на заднем плане.
Снимок принес фотографу премию, тот отпечатал и поместил в рамку увеличенную его копию, которую вручил в качестве свадебного подарка Рубену с Арлин. Те повесили фото на стене в гостиной как свидетельство продолжающегося существования Мальчика. То же фото украсило обложку написанной Крисом биографии Тревора, которая появилась в книжных магазинах летом 1994 года. Украсило оно и обложки трех журналов-еженедельников, а вскоре, распечатанное в виде плаката, стало продаваться по всему миру, принеся фотографу семь миллионов долларов. Половину он отдал Рубену и Арлин, остальное пустил на благотворительность. Свою половину Рубен с Арлин тоже раздали.
Фото пробило дорогу на первые полосы газет всего мира, не считая специальных дополнительных вкладышей, которые были подготовлены большинством газет с сообщениями о проявлениях добра, дополнявшими статью на первой полосе. Ранними сообщениями. Всего через несколько недель таких материалов стало великое множество, и все их невозможно было напечатать. Всего через несколько месяцев проявления добра больше не считались новостью, заслуживающей публикации.
* * *
В декабре того года, в первые рождественские праздники, которые приходилось отмечать без Тревора, Рубен с Арлин стали гостями — по особому приглашению — церемонии зажжения огней на Национальной елке, установленной на лужайке Белого дома.
Их поместили в первый ряд, закутанных от холода, новорожденная девочка щеголяла в новеньких рейтузиках и пальтишке с капюшоном, все трое ждали того момента в выступлении президента, когда, возможно, разъяснилось бы, почему их пригласили.
Когда такой момент настал, когда президент произнес: «Хочу призвать всех вас почтить память очень особенного молодого человека. — Луч света был направлен на Рубена и Арлин, а камера, скользнув по кругу, показала их крупным планом. Арлин повернула малышку, уткнув ее личиком себе в плечо, защищая чувствительные глазки от яркого света. — Тревору Маккинни не суждено быть сегодня с нами, — продолжил президент. — А может быть, он и здесь. Я не знаю. — Спокойная улыбка. — Зато он оставил всем нам весьма особый подарок на этот праздник. Ему и четырнадцати лет не было, а он уже стал провидцем и героем, и я хочу, чтобы каждый, до кого доносится мой голос, заглянул себе в душу и убедился, что никто не забыл своего обещания, данного этому мальчику. Будь он сейчас здесь, я попросил бы его подойти к рубильнику и зажечь свет на елке. Увы, придется сделать это мне — в его честь. В чем-то малом, символическом, мне предстоит сделать то, что Тревор сделал в очень большом и настоящем: зажечь миру свет».
Малышка завозилась, захныкала, и Рубен взял ее из рук Арлин и повернул личиком к елке. Теперь лица их не высвечивались, камеры смотрели в сторону. Взгляды всех были обращены на президента, включавшего свет. Когда же на елке вспыхнули огни, у толпы вырвался единый радостный вздох, а малышка, как и надеялся Рубен, сразу умолкла. Глаза и ротик у нее широко раскрылись, и она застыла на миг чистого, несдерживаемого восхищения. Руббену было видно, как подвижное многоцветье огоньков отражалось в ее глазах.
* * *
За несколько дней до Рождества на пороге их дома оказался Рики — поздно вечером и неожиданно, как за ним и водилось. Арлин оставалась в постели, а Рубен, накинув халат, вышел на стук.
Они в упор смотрели друг на друга в сдержанном молчании.
— Думаю, у меня есть право увидеть моего ребенка, — выговорил Рики.
— Чьего ребенка?
— Слушай, мне по фигу, что ты скажешь. Кровь есть кровь. А ну-ка, где она?
Арлин уже встала и теперь стояла за ним в большой рубашке Рубена. На лице ее, похоже, не было и следа испуга.
— Он просто хочет взглянуть на малышку, Арлин.
— Ладно, отлично. Иди взгляни на нее. — Она широко повела рукой, приглашая Рики в детскую.
Все вместе они вошли в комнату, и Рубен зажег мягкий свет над кроваткой.
Малышка лежала на боку, свернувшись в клубочек, высоко поджав коленки и сунув в рот большой палец. Во сне губы и щеки у нее двигались, как при сосании. От этого что-то дрогнуло внутри Рубена, так, как то происходило всегда и, наверное, всегда будет. Мучительная смесь скорби и радости исходила из той, кем она была, и той, кем не была. Протянув руку, он провел обратной стороной пальцев по ее светло-коричневой карамельной щечке.
Когда он выпрямился, выражение лица Рики изменилось. Оно было бледным и казалось беспомощным.
— О`кей. Думается, я маху дал. — И больше не сказал ничего.
— Когда она должна была родиться, — заговорила Арлин мягким голосом, в котором звучало уважение, — родители Рубена из самого Чикаго приехали, чтобы побыть с нами. Очень мило с их стороны, подумала я, ведь никому еще на самом деле не было известно, как оно получится. Они привезли карточку Рубена, когда он был младенцем. Примерно такого же возраста, как она сейчас. Жаль, что ты не можешь ее увидеть. Прямо как отражение в зеркале. У меня мурашки побежали.
Арлин еще не успела закончить свой рассказ, как Рики, извинившись, вышел из комнаты. Рубен нашел его в гостиной: сидит на диване, обхватив голову руками, жалкий такой и маленький на вид.
Глубоко вздохнув, Рубен сел рядом с ним. Боковым зрением он видел Арлин, стоявшую в дверях спальни. Необычайно долго никто не произнес ни слова.
Потом раздался тихий голос Рики:
— Я слышал, Деен Сандерс покидает «Атланту». Самому себе хозяином решил стать. Не могу сказать, что осуждаю его. Ему хочется кольцо «Суперкубка». И он подпишет контракт с командой, с которой скорее всего добудет его. Народ толкует, что это значит — Сан-Франциско. — Он издал нервный смешок и возвел глаза к потолку. — Я человек суеверный, но сейчас скажу вам… в тот день, когда Деен Сандерс подпишет бумаги с «49-ми», я взгляну на небо и спрошу себя, не прикладывает ли к этому руку оттуда малец. — Повисло тягостное молчание. — Я понимаю, что я едва знал этого мальца. — Лоб Рики заблестел от пота. — Что-то в нем было от меня. Как кровь, понимаешь? Как часть твоей собственной жизни, какая, по-твоему, может, на самом деле и продолжается.
