Но на этом его мучения не закончились; это было лишь начало…
Невидимые, но сильные руки крепко сжали Заводного в стальных объятиях; он и не пытался сопротивляться. Кусок мокрой простыни, свернутый жгутом, прочно связал ему запястья за спиной. Вывороченные назад руки, вздернутые словно на средневековой дыбе, были готовы выскочить из плечевых суставов.
Митрофанов даже не сопротивлялся — будто бы кто-то парализовал его волю. По его лицу, шее, груди били кулаками, брюки и нижние белье были разоравны на мелкие лоскуты в течение минуты. Неожиданно невидимые истязатели резко наклонили его вперед, раздвинув при этом ноги, и Заводной почувствовал в заднепроходном отверстии внезапную резкую боль.
Минут через пять обессиленное тело Заводного было закатано под нары ногами — Митрофанов сразу же потерял сознание.
…Он пришел в себя лишь к обеду: кто-то осторожно тронул его за плечо.
— Вставай, сестричка Манечка!..
Заводной с трудом разлепил набрякшие веки: на него смотрел женоподобный молодой мужчина — округлые движения, потухший взгляд, следы губной помады на толстых мясистых губах…
— Кто ты?
— Сестричка Леночка… Мы с тобой теперь под одной шконкой спим. А я на тебя, красавчик, как ты только вошел, сразу глаз положил, — сознался сестричка Леночка с приторными интонациями.
Новый «акробат» плохо осознавал, что с ним теперь происходит.
— Что такое?
— Там вертухай по твою душу пришел, — продолжал женоподобный, — говорит, чтобы собирался…
— Ну, долго я еще ждать буду? — послышался со стороны двери недовольный голос. — Подследственный Митрофанов, на выход с вещами!..
Ничего не понимающего Заводного повели по длинным коридорам к следователю.
Каково же было удивление потерявшего девственность первохода, когда следак объявил ему: гражданин Митрофанов выпускается из следственного изолятора под подписку о невыезде из города Москвы…
* * *
Не узнать этого человека было невозможно — он бросался в глаза своим начальственным экстерьером даже в центре столицы, где приезжих больше, чем москвичей, где все невесть куда спешат и никто ни на кого не обращает внимание. Природа будто заранее знала, кем станет этот седовласый мужчина к пятидесяти пяти годам, и отпустила ему и высокий рост, и горделивую осанку, и крупное лицо с резкими волевыми чертами, которые многие находили немного грубоватыми, но все равно мужественными.
Его нельзя было представить ни школьным учителем, ни инженером, ни даже директором самого солидного и престижного универмага. Ему суждено было стать Функционером — и он стал им.
Но теперь нетерпеливо поглядывая на часы, он, как рядовой гражданин, прохаживался вдоль Кропоткинской набережной Москвы-реки, в самом центре Москвы. Атлетического вида ребята с всемогущей Варварки, 5 многозначительно скучали метрах в десяти, внимательно поглядывая на проходящих поблизости обывателей, оценивая проезжавшие неподалеку машины. Еще одна машина стояла в стороне — ближе к Крымскому мосту. Рябину топтуны из наружки узнали сразу и, естественно, пропустили: как-никак, хотя «КР» и конкурирующая организация, но, как говорится, свои, буржуинские…
— Заставляешь ждать, — вместо приветствия резко бросил высокий кремлевский начальник.
Прежнего Рябину было не узнать: теперь на лице этого киборга можно было прочесть даже нечто человеческое — ожидание, испуг, извинительность… Да и вид начальника службы «КР» был необычен: вместо привычного темно-зеленого камуфляжа — строгий деловой костюм, сидевший на его обладателе откровенно мешковато; вместо высоких шнурованных ботинок на толстой тракторной подошве — дорогие модельные туфли.
— Раньше не мог, что ли? — болезненно скривился Функционер.
Рябина понял, что возражать не только бесполезно, но и опасно, и вопросительно посмотрел на собеседника — мол, виноват, что теперь скажете.
Функционер молчал — он смотрел на него как в перевернутый бинокль; так ученый-биолог рассматривает в микроскоп амебу.
Наконец, поняв, что молчание чересчур затянулось, произнес:
— Я внимательно прослушал так называемый компромат, который ты мне доставил. Ты что — не понимаешь, куда полез?
— Куда? — позволил себе задать естественный вопрос Рябина.
Каменное лицо кремлевского чиновника было бесстрастным, только крылья крупного носа подрагивали, как у разъяренного льва. Рябина придавленно молчал; увидь его тут кто-нибудь из подчиненных, наверняка бы подивился перемене, происшедшей с этим киборгом.
— Ты на кого его собирал? — скрипуче проговорил Функционер. — И вообще: ты на кого работаешь?
— Вы распорядились собирать всю информацию о Прокуроре, — изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, ответил Рябина.
— Ага… Стало быть, когда я слушаю перечень людей, которые якобы вложили деньги в какой-то сомнительный проект, связанный с наркотиками, то должен этому верить? Так получается? — ярился Функционер. — И когда в этом перечне моя фамилия называется первой… Я должен верить, что это правда?! Ты что — с ним в сговоре?
— Я записывал все, что Прокурор говорил на базе, — оправдывался Рябина.
— Херню ты записал! — неожиданно закричал высокопоставленный собеседник. — Клевета, поклеп, нелепые инсинуации! Что — получается, будто бы я на старости лет с наркотиками связался? Прокурор, сволочь, клеветал на меня, дискредитировать хотел… А ты, как последний идиот, купился… Да еще мне притащил.
Два молодых человека, по виду — студенты, заинтересованно остановились, услышав раскатистый баритон, который они не раз и не два слышали по телевизору. Охранник, который был поближе, быстрым шагом направился к ним, грудью перекрывая путь к хозяину. Ребята пожали плечами и пошагали своей дорогой, оглядываясь на удивительно знакомого человека.
Функционер ничего этого не заметил, только впился крепкими пальцами в парапет.
— Ты вообще понимаешь, что наделал?
— Ведь я не мог это подделать, — продолжал Рябина, не чувствуя за собой вины, — аппаратура записала все, что говорилось, и я… — он не успел досказать, потому что вновь был перебит:
— Кто-нибудь еще слышал эти записи?
— Не-ет… — ответил начальник базы «КР» немного неуверенно.
— А кто их расшифровывал?
— Я сам. Ведь вы сами не раз говорили о полной конфиденциальности.
— Копии есть?
— Нет. Все в единственном экземпляре передано вам.
— Кому ты о них говорил?
— Никому.
— Хоть это радует…
Функционер отвернулся, встал лицом к Москве-реке и тяжело, будто бросая в воду булыжники, заговорил:
— Я думал, ты умней. А ты оказался идиотом. Эти записи — камень на мою шею. Если этот поклеп, не дай Бог, станет известен журналистам — не страшно. Можно будет и откупиться. Но если, не дай Бог, там… — он коротко кивнул в сторону кремлевских башен, рубиновые звезды над которыми кроваво светились в лазурной голубизне неба. — Ты понимаешь, чем это грозит?
