— Кип Максвейн… — повторяет она.
Сигги снова резко хлопает в ладоши.
— Кейт, ты что, уже десять минут седьмого! Что ты себе думаешь? Ты должна быть в Хитроу прямо сейчас! Я убью тебя, если ты опоздаешь на этот рейс! И клиенты тоже!
Кейт вздыхает. Половину времени агенты следят за тем, чтобы модели успевали на рейсы… или пытаются исправить последствия их опозданий. Но Кейт — профессионал.
— Я успею, Сигги, — заверяет она.
Тем не менее по настоянию Сигги ставит бокал и берет сумку. Я выхожу следом.
— Так вот, Кип — представляешь? Ты ведь с ним знакома, правда? Он миленький, правда? Я его правильно описала, да?
— Да… Эмили!
Кейт поворачивается ко мне.
Я не могу спокойно стоять и подпрыгиваю на месте. «Вог»! Шампанское! Кип!
— Что? — я останавливаюсь. — Что-то не так?
— Нет, нет! — Она качает головой. Ее глаза подозрительно блестят, но она улыбается. — Кип просто роскошный. Ты права. Вылитый Кэри Коннери.
Мы обнимаемся, и мои глаза тоже блестят. Вообще-то, наполняются слезами. Кейт тоже участвует во всеобщей августовской миграции. Они с Ноэлем едут в Канны прямо из Парижа. Не знаю, когда мы увидимся снова.
Я отступаю назад и промакиваю слезы под ресницами.
— Вот бы ты не уезжала!
— Вот бы ты осталась! — говорит Кейт, быстро моргая. Из ее глаза вытекает слеза и сбегает по щеке. Она ударяет ногой о ступеньку. — Я буду в «Ритце» в Париже следующие четыре дня. Знаешь что, Эмили? Я тебе позвоню. Нам правда надо поговорить. Я…
— КЕЙТ! ЖИВО! — орет Сигги.
— Иду! Иду!
На середине лестницы Кейт хватается за перила и оборачивается.
— Эмили, мне кажется, тебе надо остаться. Останься и посмотри, что будет.
Уже во второй раз я смотрю ей в глаза и говорю:
— Я подумаю.
Мы допиваем шампанское, и Сигги говорит о моей карьере: как ее строить, развивать, оптимизировать. Как только в игру вступит «Вог», меня, конечно, переведут в «Дебют» и Сигги лично возьмется за мои дела.
Потом я выхожу на улицу. Уже смеркается, все куда-то спешат. Устало ступают мужчины в плащах с дипломатами; целенаправленно движутся куда-то обладатели билетов в театр, зарезервированных столиков или ингредиентов долгожданного ужина; быстро шагают те, кто собрался в бар, на вечеринку или на свидание. А я лечу на пузырьках шампанского, в глазах — искры. Кип! «Вог»! «Дебют»! В моей одурманенной алкоголем голове кружится только это.
Но потом… У меня начинают болеть ноги. Я беру в бутербродном баре кофе с салатом, трезвею и задумываюсь о другом: ехать мне или оставаться? «За», пишу я, нажимая ручкой на салфетку. И «против».
Когда я выхожу, уже не смеркается, а темно. На улицах меньше пешеходов и больше бродяг. Но я знаю, куда иду. Захожу в телефонную будку и набираю номер.
Поднимают трубку сразу оба.
— Эм! — кричит папа. — Как ты подгадала: я только что вернулся с работы!
— Что случилось? — спрашивает мама.
Я не удивляюсь. По причинам, так до конца и не выясненным — возможно, потому что они иррациональны, — мама терпеть не может телефон. Дайте ей выбор, звонить или вести машину, и она достанет ключи. «Обменяться новостями» с подругой всегда подразумевает использование авторучки, ну, а телерекламщикам можно только посочувствовать. Вообще-то, я звонила родителям только раз с тех пор, как приехала в Лондон: чтобы сообщить им о приезде. С тех самых пор я пишу им письма на тоненькой бумаге для авиапочты и получаю послания матери с новостями с Балзамского озера, включая захватывающие сводки с фронта борьбы с садовыми вредителями.
— Ничего, — отвечаю я матери. — Я просто звоню, чтобы отметиться.
— Ты беременна?
— Нет.
— Ты попала в тюрьму?
— Мама!
— Люди пользуются телефоном по множеству разных причин, Клэр, — напоминает ей папа. — Эм только что сказала нам, что просто хочет отметиться. Рад слышать твой голос, Эм! Ну, как там у вас — классно? — щебечет папа, дополняя «яном» мамин «инь» и стараясь говорить как можно живее.
Я несколько минут повторяю то, что уже описала в своих, признаюсь, редких письмах. Прелестная сказка, в которой фигурирует красивый городской особняк и три милые девушки, о которых заботится мужчина постарше: ангелы Чарли. Про симпатичные комбинезоны рассказывать можно, про стычки с преступниками лучше умолчать.
— Ой, как здорово! — говорит папа и рассказывает о своем. Рекламные щиты для ярмарки штата имели большой успех. Томми отлично сыграл в предварительном матче. Кстати об играх, пора бежать — они с Ти идут на стадион, «Брюерс» играют против «Уайт сокс», но ты не клади трубку и поговори с матерью. Пока!
— Пока, папа!
— Короче, в чем дело? — выжидательно говорит мама.
— Ни в чем! — щебечу я. Теперь «ян» — это я. — Как твой сад? Решена ли проблема слизней? А пиво бродит?
— Я занимаюсь шпильками для шляп.
— А что это за шпильки? Где их можно найти?
Мама вздыхает.
— Эм, у тебя почти полночь. Не говори мне, что позвонила, чтобы поговорить о слизнях и шпильках.
Можно подумать, кто-то бы мне поверил. Я крепко зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох: сейчас или никогда.
— Я тут подзадержусь в Лондоне.
Слышу только мамино дыхание. Я представляю, как она сидит на кухонной табуретке с прямой спиной и поднятой головой — поза, отточенная до совершенства годами занятий йогой. Она, скорее всего, готовила, и ее волосы собраны в низкий свободный узел, закрепленный огрызком карандаша. На ней деревянные сабо, джинсы и футболка цвета грязи или ржавчины, слегка присыпанная травами и хлебными крошками. Она смотрит на озеро.
— …мама?
— Я тебя слышала.
— Ты ничего не скажешь?
— А что ты хочешь от меня услышать?
По улице несется «скорая помощь» с включенными фарами, но без мигалки. Я провожаю ее взглядом и разглаживаю смятую салфетку о стену будки. Так не пойдет.
— Речь не о том, чтобы оставаться здесь навсегда, всего на несколько месяцев. Подумай о преимуществах. (Пункт первый.) Я заработаю много денег и много сэкономлю.
— Можешь это делать и сейчас.
— (Пункт второй.) Вам больше не придется помогать мне оплачивать учебу.
— Это твое образование, мы рады помогать.
— (Пункт третий.) Если я останусь в Лондоне, я смогу быстрее найти себя, разобраться в том, чем хочу заняться.
— Это делают после окончания университета.
— А почему не начать раньше?
