— Нет, — покачал головой Ахилл.
— Ты не сможешь?! Почему? — голос Гектора дрогнул.
— Потому что ты — мой царь, и я тебе повинуюсь, — спокойно ответил герой. — И если ты станешь кого–то убивать, значит, на то твоя воля!
— Да я сейчас сомневаюсь и в своей воле, и во всем на свете! — крикнул Приамид–старший. — Я не знаю, как быть с человеком, который двенадцать лет бок о бок со мной защищал Трою!..
— Это ты про меня, что ли? — Эней в это время сам подошел к ним и стоял в двух шагах. — Да что я такого сделал, что ты смотришь на меня зверем, Гектор?
Лучше бы он этого не спрашивал… Его туповато–безмятежный взгляд и искренне недоумевающий голос доконали молодого царя.
— Что ты сделал?! — Гектор обернулся с таким лицом, что отшатнулся не только Эней, но и Ахилл. — Ты спрашиваешь, Пифоново отродье[22], что ты сделал?! Или ты совсем потерял разум, или притворяешься слишком гнусно! Ты что, не знал, какое золото увезли ваши с отцом корабли?! Или ты не знаешь, из–за чего ахейцы разрушили Трою?!
— Но… — голос Энея внезапно охрип. — Но не из–за того же, что мой отец подменил часть дани? Они же не могли этого обнаружить?.. Они…
— Они это обнаружили, тупейший сын подлейшего негодяя! Агаменону нужен был предлог — и лучшего предлога не мог придумать никто! Анхис решил спасти свое золото даже ценой гибели Трои… это ты не умеешь думать, а он все понимал и просчитывал! Иначе почему ваши корабли уже заранее были нагружены и стояли за пределами бухты? Ты можешь это объяснить?! Почему?!
— Я… Я думал, из предосторожности…
— Из какой предосторожности?! Значит, и ты догадывался, что ахейцы все–таки могут напасть? Да?!
Бледный до желтизны, герой пятился от взбешенного царя, видя, что тот может его убить — рука Гектора все плотнее сжимала рукоять меча, но Эней даже не решался в ответ взяться за свое оружие.
— Отец говорил… говорил, что такое возможно… — прохрипел он.
— Что?! Так ты знал?! И сберег себя, и своих воинов, и свое богатство… Ты облачен во все свои доспехи — значит, успел их надеть, тебя не застали врасплох! И ты спрашиваешь, что ты сделал?! На тебе кровь всех погибших троянцев! Будь ты проклят, предатель!
И, внезапно опустив свой новый меч, Гектор со всего размаха ударил кулаком в искаженное ужасом лицо троюродного брата. Эней покатился на землю, будто полотняный тюк.
Его столпившиеся вокруг воины, ошеломленные и потрясенные, кинулись к своему предводителю. В руках у некоторых из них были копья и мечи — они не успели их сложить или вложить в ножны, ведь только что был бой. Но, увидав их оружие, Гектор тоже поднял меч.
— Ну, трусы, вперед! — взревел он. — Нападайте на своего царя! Ко мне! Я изрублю вас на кусочки!
Воины отпрянули.
— Стой, брат, стой! — Ахилл понял, что теперь ему пора вмешаться. — Уж они–то точно ничего не знали, их не в чем винить. А с мечами они потому, что бой только сейчас закончился. На тебя никто не думал нападать.
— Мы же не безумцы, великий Гектор! — воскликнул один из воинов. — И мы вправду ничего не знали…
— Если Анхис предал Приама, мы сами отправимся сейчас к его кораблям и разделаемся с ним! — крикнул другой троянец, подошедший раньше других и слышавший предыдущий разговор. — То–то странными нам показались эти бочки…
Помрачение, на миг овладевшее Гектором, прошло. Он тяжело перевел дыхание и вложил меч в ножны.
— Никто никуда не отправится, — сказал он. — Я не буду мстить старику, тем более, что это уже ничего не исправит. Простите меня, троянцы! Я зря заподозрил всех вас… Оставайтесь здесь: нужно сложить погребальные костры. А ты, Эней, что теперь скажешь?
Герой медленно поднялся с земли. Его лицо было сплошной кровавой маской — кулак Гектора сломал ему переносицу и разбил левый глаз, который сразу вспух и затек багровой подушкой. Шатаясь, Эней шагнул к царю, и Ахилл весь напрягся. Но сын Анхиса стоял, опустив руки и голову, кровь стекала с его щеки и заливала кованую медь доспеха.
— Я только теперь понял! — страшным, изменившимся голосом произнес он. — Клянусь Аполлоном, я сначала не догадывался. Когда отец сказал мне, все уже было кончено… Мы уже бежали из Трои. Теперь я понимаю, отчего он велел мне быть в доспехах и выставить на ночь караулы у нашего дворца. Но я думал, это во всем городе… Гектор, ты проклял меня… Что же, пусть будет так!
Он резко отвернулся, но по движению его руки братья поняли, что он достает меч.
— Скорее, Ахилл! — крикнул Гектор, сознавая, что сам не успеет…
Ахилл перехватил руку Энея в последнее мгновение, когда лезвие меча уже касалось груди героя. Тот рванулся, но ничего поделать не смог.
— Пусти! — заорал Эней. — Это — мое дело! Не знаю, каким образом ты вообще живой и почему ты еще здесь, но уж это тебя не касается!
— Его все касается, Эней! — сказал Гектор, подходя и опуская руку на плечо богатыря. — Это — мой родной брат, такой же сын Приама и Гекубы, как Троил и Деифоб, как я. Это его, а не Париса я когда–то спас от гибели в пропасти. И ему, как и мне, не хочется, чтобы троянцы, которых осталось так мало, убивали себя от пустой обиды.
— Это не от обиды! — слизывая с губ кровь, произнес Эней. — Но ты же… ты…
— Я пережил столько потерь, Эней, что можно понять этот порыв гнева, — голос царя стал мягче, он, наконец, посмотрел в глаза троюродному брату. — Я не хочу твоей смерти, хотя мне будет очень трудно тебя простить. Если понял свою вину, постарайся сейчас помочь мне. Вложи меч в ножны.
— А как я это сделаю, если мой новый родственник все еще держит меня за руку? — глухо спросил Эней. — Если продержит так еще немного, рука отвалится вместе с мечом!
— Сюда, сюда! — раздались в это время крики со стороны скал.
Кричал Троил. Как только закончилась битва, мальчик подошел к раненой Крите и, как умел, помогал Пентесилее ее перевязывать. Девочка была в полубеспамятстве, и юноша звал ее по имени, нежно гладил ее руку, будто пытался пробудить к жизни. Он видел и понимал, что Крита, наверное, умирает, и не хотел этого видеть и понимать! Первое глубокое чувство, за эти дни соединившее его с юной амазонкой, теперь причиняло ему жестокую боль — Троил, вместе со всеми переживший гибель Трои и смерть отца и родных, не мог принять этой смерти!
Когда Гектор и Ахилл подошли к скалам, они увидели, что раненая лежит на разостланном плаще, над нею все так же склоняется, поддерживая ей голову, ее царица, а рядом стоит на коленях какой–то человек, одетый в черное, и уверенными движениями делает то, на что ни Ахилл, ни Пентесилея не смогли решиться — безо всякого трепета, спокойно ушивает выпавшие из ужасной раны, порванные копьем кишки. Возле него, на чистом платке, стоит плошка с каким–то травяным настоем.
