Я потерла руку, все еще саднящую от укола.
Казалось, закрыв на мгновение глаза, он мучился и наконец сказал:
— Нет, клянусь. Ради нашей жизни и нашего общего будущего, для работы, я должен был показать твоему разуму, что случилось на самом деле; заставить тебя увидеть сквозь все недоверие и ложь… и это было вернейшим, самым быстрым путем. Твое желание является настолько сильным и стойким, но ты должна знать, кем я являюсь. Понравилось ли тебе то, что ты видела, или нет, по крайней мере, ты засвидетельствовала источник и истину своей судьбы. Возможно, теперь ты знаешь то, чего должна желать.
— Вы хотите заставить меня желать быть частью вашего мира? Неужели вы думаете, что от этого я буду чувствовать себя лучше или безопаснее, если узнаю, что способствовала разрушению своей собственной матери, и засвидетельствую смерть своего невинного отца? Это ужасное бремя придется нести…
— Правда — это тяжелая ноша, но ты предпочла бы продолжать жить в невежестве? Я сожалею, если Ада видела нас вместе. Обидно, если она позволила эмоциям захлестнуть рассудок. А что касается твоего отца, жаль, что ты видела это. Я особенно не беспокоился об этом человеке, но очень скорбел о его безвременной кончине… в конце концов, он привел меня к тебе. Но я должен предупредить тебя, Алиса, хотя я не был убийцей тогда, храни то, что я хочу, в чем нуждаюсь, иначе я за себя не ручась.
— Вы, конечно, более чем подходите для компании матери Дулипа. Она была и, без сомнения, все еще остается порочной и хладнокровной убийцей.
— Это точно, вот почему я никогда не хочу встречаться с ней снова; особенно теперь, когда у нее есть бриллиант, я стал ей мешать, хотя уверен, что она достаточно хорошо знает меня в гневе. Она боится, что я выдам ее. Верь мне, я знаю, что говорю. Я понимаю, что она легко бы могла оборвать мою жизнь и сделает это, не раскаиваясь… Это причина, по которой мы должны уехать в Америку, как можно скорее. Находясь так далеко, я не дам так просто разрушить мои планы прежде чем они осуществятся.
Мои вены, которые только что горели от укола, теперь стали холодными, как лед, так как я знала, что этот человек сделает все, что в его силах, чтобы удержать меня… и своего ребенка. Я должна скрывать свою тайну еще тщательнее, чем когда-либо, или потеряю Чарльза и свою свободу.
Тилсбери вел свою игру так умно и с таким явным преимуществом, но тогда все было на его стороне. Но он закрыл карты, и я узнала правду о смерти моего отца, и теперь догадалась, что Тилсбери был возлюбленным Шарлотты и отцом Нэнси и Чарльза.
* * *
Было уже довольно поздно, когда я наконец вылезла из-под горячих смятых одеял, хотя даже тогда чувствовала себя вялой и слабой. Мои глаза распухли и казались заспанными, под ними залегли темные тени, мои щеки на фоне спутанных длинных грязных волос выглядели бледными, как воск. Сегодня в глубине зеркала не появился никакой неузнаваемый отец, пришедший, чтобы предупредить меня о делах мамы, что она предаст меня из-за любви к трем, которых она любит больше — опиуму, спиритизму… и Тилсбери. Но ведь уже гораздо раньше события моей жизни пошли своим путем, несмотря на все предупреждения.
Вчера вечером Тилсбери не тронул меня и пальцем, покинув меня со странной, виноватой тоской. Поскольку мы лежали лицом к лицу, быстрый ритм моего пульса бился от жажды и желания. Мои чувства к нему и к Чарльзу так странно перепутались, темные черты того, кто лежал в моей кровати, перетекали в другого, и, касаясь его тела ночью, мне стали чужды все запреты, я утратила чувство времени, между мечтами и действительностью… правдой и ложью.
И каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела в пещере чашу, ту же самую, что держала в нашей гостиной, не в силах отодвинуть ее, жаждав выпить ее содержимое. Эта неприятная мысль быстро вернула меня к реальности, и мне стало мерзко и меня преследовало раскаяние. Моим единственным желанием было стать снова «чистой», чтобы заслужить Чарльза, а не оставаться порочной, какой его отец пытался меня сделать. Но если бы я осталась с Тилсбери, то скоро я бы стала такой. И тем не менее по сей день я не знаю, кто потерял все это… возможно, все мы трое.
— Нет, — сказал он, мягко проводя кончиком пальца по моей влажной щеке, прикосновение, от которого в моем теле вздрогнул каждый нерв. — Я достаточно травмировал тебя. Я никогда не буду трогать тебя снова, если ты не попросишь.
— Немного поздно для такой высокой морали! — воскрикнула я горько. — Если бы вы только проявили такую сдержанность прежде, спросив разрешение на то, что было так злобно украдено…
— Нет! Я ничего не украл! Я взял то, что принадлежало мне, хотя должен был быть терпелив и ждать, и теперь мне приходится изображать раскаяние, — он криво улыбнулся. — Я буду ждать момента, когда ты будешь готова и сама придешь ко мне.
И теперь, повернувшись лицом к зеркалу, я заметила, что он оставил на тумбочке записку…
Алиса… Когда в раннем детстве ты увидела бриллиант, появилась тайна, которая связывает нас. Я узнал тебя сразу, в самый первый момент, когда посмотрел на ту фотографию в Индии… моя серьезная необычная маленькая девочка. И, конечно, теперь, после того, что ты вчера вечером увидела, ты больше не будешь отрицать или пытаться сопротивляться своему будущему. Иди со мной, учись со мной, и вместе мы пожнем множество глубоких тайн жизни — больше, чем ты когда-либо могла мечтать.
Г. Т.
Я села на кровать, чувствуя себя побежденной, страшась паутины, которую он все время плел вокруг меня. Он, должно быть, загипнотизировал меня, проник глубже в мое подсознание, чем я могла себе представить. И если он узнал мои воспоминания, мое прошлое и тайны, тогда он знает и о моих чувствах к Чарльзу и о всех моих надеждах на будущее спасение.
Глава шестая
— Скажите мне, Элен, мистер Тилсбери сегодня дома?
— Нет, мэм. Он сказал, что будет отсутствовать до завтра… но я думала, что вы уже знаете об этом, — служанка выглядела смущенной, явно не понимая правил такого странного необщительного брака. Передавая Адама мне в руки, сказала, что Нэнси также отсутствовала. Я улыбнулась, надеясь, что она ушла, чтобы встретиться с Чарльзом.
Я не одевалась весь тот день, проведя большую часть дня наверху в зеленой комнате. Моя спальня все еще была полна запахом Тилсбери, поэтому я сидела в своей прежней тюрьме, качая на руках ребенка, и, когда он уснул, я нашла свои старые карандаши и сделала маленький эскиз. Когда позднее он снова проснулся, я погладила его по волосам, целуя его личико, крошечные покрытые ямочками ручки и ножки, и желая, чтобы Адам улыбнулся мне, узнал мои глаза, мой нос, мои губы, понял, что я, а не Нэнси, являлась его матерью. Но он был слишком мал, чтобы улыбаться, слишком невинен, чтобы знать о гнезде гадюки, в котором он родился, мире, полном темных тайн, где нянечки могли оказаться его сестрами.
Мой разум, возможно, был одурманен и ослабел, но одна вещь казалась совершенно очевидной. Нэнси пока не нужно знать о своем отце. Если правда откроется, вероятно, она захочет остаться с ним, но ничто и никто не должны были теперь стоять на пути к моей свободе. Для подобных открытий осталось достаточно времени… как и для всех эмоциональных последствий, которые наверняка последуют за такими травмирующими новостями. Пока я собиралась придержать язык, удерживая ее на своей стороне. Я помнила, что она могла быть хитрой и эгоистичной, а также жестокой.
