Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
успокоительно привычная величина от одного побережья до другого: бренд, который, наряду с прочими брендами, начал завоевывать и даже определять национальные черты американцев. Доллар способствовал этому. Единообразие снижало цены — точные цены подталкивали к единообразию.
Джефферсон хотел, чтобы земля и доллар шли рука об руку. Когда индустриальная Америка обнаружила и начала поощрять безграничные аппетиты потребителя, товары стали тем, чем для предыдущего поколения была неисчерпаемая земля: Генри Форд платил своим рабочим достаточно высокое жалованье, чтобы они могли приобрести его автомобили, почти так же, как Америка эпохи существования «границы» предлагала по дешевке свои земли, чтобы расширять собственную экспансию. К этому, как ни крути, сводится логика демократии: приятное право на новые фермы в новых землях либо на новые автомобили для передвижения по новым дорогам, предоставленным государством.
эдмунд уилсон писал в своей книге «Европа без путеводителя»:
«Мы зарабатываем деньги, и это нас опьяняет, но, когда мы тратим их, это кружит нам голову в той же мере. Деньги для нас — окружающая среда, условие жизни, словно воздух. Но в английском языке деньги почти всегда означают собственность. Доллар — это нечто, что вы преумножаете, — иногда оно расширяет ваш дом, дает механическое оборудование, оно ускоряется, но с той же легкостью замедляется и обесценивается. Это ценность, которая может быть чисто умозрительной, и все же на какое-то время она позволяет мечтам воплощаться. Но фунты, шиллинги, пенсы — осязаемы, внушительны, тяжелы; они суть предметы, которые приобретают и которыми владеют».
Деньги Старого Света воплощали надежность, доллар же больше говорил о возможности. «Распоряжаться деньгами — единственная выгода от обладания ими», — писал Бен Франклин. Нельсон В. Олдрич назвал их «сохраняемой возможностью», средой, в которой действует дух предпринимательства, «подвижный, легкий и мощный, но в остальном столь же непослушный желанию, как и вода».
Европейцы часто жаловались на то, что американцы одержимы деньгами, и что доллар занял место культуры в американском обществе. Так думают и некоторые американцы, а за пределами Европы данное представление разделяют почти все. Как и в любом обобщении, в нем есть зерно истины: вы можете отыскать американцев, вовлеченных в ритуал трат и демонстрации достатка во всех слоях общества, на что указал американский социолог Торстейн Веблен, который ввел термин «демонстративное потребление». Во время своего первого приезда в США я был изумлен, когда услышал по радио, как ведущий умоляет своих слушателей слать ему деньги, или когда видел списки меценатов, высеченные в мраморных вестибюлях библиотек и музеев.
Но, поскольку вполне заурядные аспекты американской культуры вроде бигмака или Голливуда пользуются таким спросом за рубежом, больше похоже на то, что злые языки Старого Света забыли о парадоксе иронии, которую сами неустанно расточали в адрес американцев. Несмотря на существование бургеров и голливудского рагу из ворованных сюжетов, сделанных звезд и штампованных текстов, никто вас не заставляет есть и смотреть всякую дрянь. Как никто не принуждает покупать, но старое правило гласит: «Качество товара на риск покупателя».
Для денег Старого Света доллар казался завораживающим. «Да, деньги сейчас — главное, — писал Уильям Дин Хоуэллс в романе "Возвышение Сайласа Лэфема". — В них — романтика и поэзия нашего века. Именно они прежде всего волнуют воображение. Приезжающие к нам англичане более всего интересуются новоиспеченными миллионерами и больше всего их уважают»[113]
Скотт Фицджеральд мог лично наблюдать англичан восемьдесят лет назад: «Они все хорошо одеты, выглядят слегка голодными и разговаривают с солидными и преуспевающими американцами низкими, серьезными голосами. Я был уверен, что они что-то продавали: облигации, страховки или автомобили. Они, самое малое, агонизировали от осознания близости легких денег и были убеждены: несколько слов, сказанных нужным тоном, — и состояние у них в кармане». П. Г. Вудхауз тоже их слышал — целые пароходы Понго и Бертрамов, достаточно расторопных, чтобы пересечь Северную Атлантику и проверить свои вложения. Со времен сэра Уолтера Рэли[114]англичане всегда возлагали на Америку надежды и не могли избавиться от старой привычки отождествлять ее с деньгами. «Ба, приятель, — восклицал один из персонажей пьесы Бена Джонсона[115],— да у них даже ночные горшки золотые», — и тысячи англичан, шотландцев, уэльсцев, ольстерцев и ирландцев верили ему. Викторианские графы без гроша за душой женились на американских наследницах, торговля состояниями и титулами превратилась в избитую шутку по обе стороны Атлантики. (Президент Линкольн забавлялся этим сюжетом, облеченным в популярную пьесу «Наш американский кузен»[116], от души смеясь над постановкой в театре Форда, пока не был сражен пулей Бута.) От компьютеров до Интернета и «Театра шедевров»[117]— англичане неизменно продавали вещи солидным и преуспевающим американцам. Доллары никак не могли им надоесть.
И пусть иногда жажда денег проявлялась на периферии американской цивилизации в мрачных неврозах или во вспыхивающей и гаснущей грусти Гэтсби[118], американцы, как мне кажется, в целом, получают от своих денег изрядную долю невинного удовольствия. Выходки богачей, например, служат развлечению миллионов. Всемогущий Доллар, несомненно, является их богом, но это языческое божество олимпийского рода, почти беззаботно вмешивающееся в дела местных жителей. Есть особый род гордыни, которую боги доллара обычно наказывают наиболее эффектно: властители мира отправляются из своих пентхаусов прямиком в тюремные камеры: Говард Хьюз спасается от микробов в затянутом целлофаном гостиничном номере в Вегасе; фейерверки банкротств, помпезные разводы, ледяной страх Эндрю Карнеги, который говорил, что умирающий богачом человек умирает опозоренным, и раздал пожертвований на 350 млн долларов.
Многие американцы относились к доллару с презрением. «Нам было очень отрадно, если бы доллар янки полностью и навсегда исчез из нашей речи», — фыркала редакторская статья в «Ричмонд Виг», одной из газет с американского Юга в годы Гражданской войны. Марк Твен воспринимал внезапное богатство в качестве чудесной шутки в своем романе «Налегке». Люсиус Биб называл деньги дрянью, которую годится только раскидывать из последнего вагона движущегося поезда. Американцы придумали выражения «слишком молодой» и «бедная маленькая богатая девочка» наряду с «пришло махом — ушло прахом». «Из грязи в князи» — обычная история, но «из грязи в князи и обратно» и в иной последовательности было почти таким же распространенным явлением. Многие американские состояния сделали те, кто не особенно интересовался деньгами: их интересовал процесс. В начале 1930-х годов закоренелый гангстер, которому отчисляли процент с продажи каждого алкогольного напитка в стране и который, возможно, был богатейшим человеком на планете, ничего так не любил, как бездельничать, сидя в майке и уплетая мамины фрикадельки. Как и Карнеги, многие из числа сколотивших состояние прилагали почти столько же усилий, чтобы от него избавиться. Или растрачивали его, что, пожалуй, сводилось к тому же. На самом деле упорное нежелание американского общества устроить кровавую революцию против сверхбогатых проистекало из отношения к деньгам, из-за которого американцы смотрели на деньги как на своеобразное погодное явление: деньги проливались, словно дождь, текли то туда, то сюда, разливались широким половодьем, иссякали. Когда дело касается денег, американцы реагируют на удивление философски.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
