– Нет, – сухо ответила она и отпустила руку Маргареты.
– Тогда мне вас жалко, – прошептала больная.
– Или мне надо завидовать. В зависимости от точки зрения.
Раздосадованная, Якобина отвернулась и хотела встать; но рука госпожи де Йонг удержала ее.
– Наши отношения с Винсентом – это одновременно блаженство и проклятье. В наших жилах течет нечто, соединившее нас навсегда. – Пальцы впились в запястье Якобины. – Я хочу, чтобы вы дали мне обещание, нони Бина. Хорошо? Если завтра меня не станет… Вы позаботитесь о Винсенте и детях?
– Вы не должны даже думать об этом, госпожа де Йонг, – возразила Якобина и хотела выдернуть из ее пальцев руку, но Маргарета сжала ее еще крепче.
– Прошу вас, нони Бина! Кроме моего отца, живущего в Амстердаме, у нас нет никого! Родители Винсента давно умерли, а два года назад ушла из жизни и его сестра. Детям нужен близкий человек. Такой, как вы.
Якобине хотелось вскочить и выбежать из комнаты, чтобы не слышать подобных слов. Но ее тронула мольба в глазах госпожи де Йонг, так похожих на глаза Йеруна и Иды.
– Да, я обещаю, – наконец, ответила она, хотя ей казалось, что на плечи лег многопудовый груз.
– Спасибо, – прошептала Маргарета де Йонг, и на ее глазах показались слезы. – Огромное спасибо.
– Вам надо хорошенько отдохнуть, – посоветовала Якобина и сама устыдилась формальности своих слов.
Маргарета де Йонг кивнула, отпустила ее руку и снова легла, положив голову на подушку.
– Спасибо, – еле слышно повторила она и закрыла глаза.
Якобина встала и, выйдя из комнаты, со вздохом облегчения притворила за собой дверь. Передернула плечами, словно хотела стряхнуть с себя что-то темное, липкое, неприятное.
Осторожно толкнула дверь напротив. На полу под окном, выходившем на залив, где по-прежнему бурлила и пенилась вода, была постелена циновка. На ней с открытыми глазами лежала Мелати. Она торопливо вскочила, на ее круглом лице был написан вопрос, даже страх. Якобина покачала головой, мол, все в порядке, и закрыла за собой дверь. Немного постояла, глядя на спящих детей – Йерун свернулся на своей узкой кроватке в позе вопросительного знака; Ида спала на спине, раскинув руки и ноги.
Мелати снова села на циновку, чуть подвинулась и похлопала рукой рядом с собой. Якобина улыбнулась, хотя у нее неожиданно навернулись на глаза слезы, и кивнула. На цыпочках прошла к окну и тихонько села рядом с Мелати. Прислонилась затылком к беленой стене, закрыла глаза и стала слушать сонное дыхание детей, к которому добавлялся шум моря.
На следующее утро дом и веранда оказались покрыты тонким слоем пепла. Сквозь открытые окна и дверные щели пепел проник в дом, и прислуге пришлось делать большую уборку. Еще целую неделю сотрясения грунта, громовые раскаты и пушечные выстрелы пугали людей по обе стороны Зондского пролива. По успокоившимся водам залива плавали куски пемзы, свидетельства мощной отрыжки, выбросившей на северное побережье Кракатау столбы огня и пепла, и неудержимой икоты, напавшей на Пербуатан, северный конус вулкана, самый маленький на острове.
Потом повелитель дыма и огня Оранг Алийе снова умилостивился после своей вспышки гнева, негромко поворчал и затих. В рай земной снова вернулись тишина и покой.
На какое-то время.
27
Флортье с довольным видом разгладила юбку своего нового платья цвета майской зелени, с крошечными маргаритками, и еще раз расправила рюши, обрамлявшие благопристойный квадратный вырез и рукава по локоть. Очень милое платье; его дополняла плоская шляпка с букетиком маргариток, ловко сидевшая на высокой прическе. Увы, не от «Руффиньяка», но все-таки от «Табарди», и не такое уж дешевое, как и подходящие по цвету туфли на плоском каблучке, и хорошее белье с широкими кружевами и зелеными лентами. Но Флортье срочно требовались новые вещи; не могла же она появляться в «Европе» в одних и тех же платьях. Ведь ей надо было и дальше выглядеть, как девушка, которая стоит своих пятидесяти флоринов. А то и больше; во всяком случае, она пыталась выторговать как можно больше денег, прежде чем пойти с мужчиной в номер, и никогда не соглашалась на меньшую сумму, даже когда напрасно сидела день за днем на веранде, а ее наличные таяли с пугающей быстротой.
Довольная, она потягивала шампанское; она заслужила его, зарабатывая свой хлеб насущный тяжким трудом. И не только хлеб, но и платья, туфли, шляпки, красивое белье, которые манили ее к себе каждый день из витрин токос, лавок на Ганг Менджанган, когда она возвращалась домой в наемном садо. «Сегодня был хороший день, ты можешь побаловать себя покупкой», – думала она. Но часто бывало и по-другому: «Сегодня был неудачный день, и покупка поможет тебе пережить неудачу, а если завтра ты будешь выглядеть особенно привлекательной, то и день получится хорошим».
Взволнованные женские голоса оторвали ее от газеты, которую она по-прежнему заказывала у официанта, все еще надеясь, что однажды обнаружит там объявление, которое откроет перед ней дверь в приличную жизнь. Но когда видела, что экономка зарабатывала в месяц гораздо меньше, чем она за одну неделю, пропадало желание идти на такую работу.
В двух столиках от нее сидели пышная блондинка, элегантная рыжеволосая особа и женщина с темными, явно крашеными волосами и глядели на нее. Флортье кивнула им с тенью улыбки, но, получив в ответ лишь враждебные взгляды, пожала плечами и погрузилась в изучение «Ява Боде».
Краешком глаза она увидела, как одна из женщин направилась к ней.
– Эй, ты, – грубым голосом заговорила она с Флортье.
Флортье подняла голову. Перед ней стояла блондинка. На ее небесно-голубом платье там и сям блестели жирные пятна, а в груди и бедрах ткань чуть не лопалась. Женщина была не очень молодая, но привлекательная – голубые глаза под темными ресницами, розовый ротик и маленький, прямой нос, светлая кожа. Прямо-таки постаревшая фарфоровая кукла. Огромная грудь придавала ее облику что-то материнское.
Флортье подняла брови.
– Да, я вас слушаю.
– Мы с подружками… – Она оглянулась на своих товарок, враждебно глядевших на Флортье. – Мы уже несколько недель наблюдаем, как ты тут цветешь. Вали отсюда, мы не хотим видеть тебя здесь. – Ее голландский звучал с сильным акцентом, придававшим ему другой ритм, возможно, английский.
Флортье удивленно подняла брови.
– Меня это не волнует. Это что, ваш отель?
Блондинка схватила стул и шлепнулась рядом с Флортье.
– Ты что, плохо соображаешь? Это наша поляна, тебе тут нечего делать, сваливай отсюда!
– Ждите, пока не посинеете, – гордо заявила Флортье и продолжила читать объявления.
– Ты что, считаешь себя лучше других?
Флортье вздрогнула; слишком часто звучала в ее жизни эта фраза и все-таки каждый раз задевала. Она подняла глаза на блондинку, перевела взгляд на ее подружек; «да, конечно» уже готово было сорваться с ее языка, но тут она сообразила, что все они зарабатывали деньги одинаково – торгуя своим телом.
