Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
После этого я заснула и спала спокойно, пока не пришел Петрухин. Его лицо сияло улыбкой. Он радостно сжал мою руку и сказал:
– Слава Богу! Слава Богу! Теперь толпа вас не тронет. Саблин приказал отправить вас в Москву. Сейчас готовят необходимые документы.
В этот момент в вагон вошел Петр с несколькими членами следственной комиссии. Все радовались такому исходу дела. Это были такие удивительные минуты! Как же благородный поступок преображает лица людей! Петр и его товарищи поздравили меня, а я была слишком взволнована всем происшедшим, чтобы выразить ту благодарность, которую испытывала к этим людям.
Петрухин рассказал мне потом, как он отделался от тех оголтелых солдат, которые покушались на мою жизнь. Он сообщил им, что меня повезут в Москву в надежде, что там я выдам нескольких контрреволюционных генералов, связанных заговором с Корниловым.
– А потом-то ее расстреляют? – допытывались они.
– Конечно, – уверил их Петрухин.
Они разошлись, удовлетворенные этим объяснением.
Мне не терпелось узнать, что со мной сделают в Москве. Петрухин пояснил, что в моем деле среди документов, которые конвоиры повезут в Москву, главным будет протокол. Этот протокол составил он сам как председатель следственной комиссии. В нем подробно описано, как я, направляясь в Кисловодск, сбилась с пути, случайно оказалась на станции Зверево без всяких средств и сама по доброй воле пришла к властям. В протоколе также отмечалось, что при обыске у меня нашли билет до Кисловодска, приглашение от княжны Татуевой приехать на Кавказ, а также заключение врача о моей болезни. Последнее было, разумеется, выдумкой. К протоколу Петрухин приложил мой билет и письмо из Тифлиса, сделав приписку, что куда-то переложил врачебное заключение и пришлет его позже.
– Вряд ли вас приговорят к смертной казни на основании таких показаний, – сказал он мне. – Думаю, что вас рано или поздно освободят. Но на всякий случай вот вам пилюля с ядом. Я еще тогда приготовил ее для вас на случай, если толпа возьмет верх. Ну, чтобы избежать пыток и мучений, применяемых этими дикарями. Надеюсь, в Москве она вам не понадобится.
Я до сих пор ношу эту пилюлю с собой, куда бы ни шла…
Петрухин дал мне также сорок рублей на расходы, поскольку у меня не осталось ни копейки. Я поблагодарила его и попросила написать письмо моим родным и сообщить, где я нахожусь. Потом мы распрощались. Петрухин и Петр расцеловались со мной, а я снова и снова повторяла, как обязана им, и клялась, что в любом случае, что бы ни произошло, всегда сделаю для них все, что в моих силах. Мы тогда понимали, что России предстоит еще многое испытать, прежде чем все утрясется и наступит мирная жизнь.
Под конвоем четверых вооруженных красногвардейцев друзья проводили меня к пустому железнодорожному вагону, прицепленному к паровозу. В этом поезде, составленном из товарных вагонов для перевозки скота и одного пассажирского, я приехала в Никитино. Там меня отвели к начальнику станции и вручили ему приказ обеспечить места для проезда нашей группы в обычном пассажирском поезде. Это был тот самый начальник, который так великодушно помог мне добраться до Зверева в поезде, доставлявшем боеприпасы. Конечно, он не признал в Бочкаревой ту самую сестру милосердия.
На платформе произошла еще одна поразительная встреча. По станции быстро разнесся слух о том, что поймали Бочкареву и везут в Москву, и вокруг собралось много красногвардейцев и солдат. Они принялись издеваться надо мной, проклинать и запугивать меня. Среди них оказался тот самый противный грязный тип – старший в группе конвоиров, охранявших поезд, следовавший до Зверева, который предложил мне выйти за него замуж!
Этот дикарь теперь меня не узнал. Он гнусно зубоскалил, уставившись на меня, повторяя мою фамилию медленно, по слогам, с особым удовольствием искажая ее, и вообще поносил меня последними словами.
– Шлюха! Поймали ее все-таки, мерзавку! – неистовствовал он. – Только вот не могу понять, чего они ее не пристрелили прямо там. Чего с ней церемониться!
Я не могла не рассмеяться. Смеялась долго, не желая сдерживаться. Это было так забавно. У меня даже появилось желание открыться ему и рассказать, как я его обманула. Он, верно, и сейчас еще не знает, что Александра Смирнова, чей вымышленный адрес в Кисловодске он, по всей вероятности, до сих пор хранит с любовью, на самом деле Мария Бочкарева!
Целых три дня я под конвоем добиралась из Никитина до Москвы. Со мной обходились учтиво, но все же как с арестованной. Конвоиры добывали на станциях провизию, а по прибытии в Москву отвезли на автомобиле в солдатскую секцию Московского Совета, передали меня и все мои документы какому-то штатскому и удалились.
– Ну что, вы шли от Корнилова? – грубо спросил меня этот чиновник.
– Нет, я направлялась в Кисловодск для лечения, – ответила я.
– Ну да, знаем мы это лечение! А где же ваши погоны? Почему сняли их?
– Потому что я простая крестьянка. Я мужественно защищала свою страну целых три года и ни в чем не виновата.
– Хорошо, мы разберемся в этом позже, – прервал он меня и приказал отвести в тюрьму.
Меня заперли в маленькой камере, где уже сидело около двадцати пленников – офицеров и гражданских. Все они были арестованы по доносу агентов за агитацию против большевистского режима. Прекрасный образец воскрешения наихудших традиций царизма!
Заключенные содержались в ужасных условиях. В камере не было параши, выходить не разрешалось. Я задыхалась от зловония. Мужчины не переставая курили. Арестованным не полагались даже короткие ежедневные прогулки, которые считались обязательными в тюрьмах при старом режиме.
Вероятно, для того чтобы вырвать у меня признание, большевики прибегли к одной из новых пыток, никогда не практиковавшейся в царских тюрьмах, – не давали есть! В течение трех дней я не получала даже того скудного рациона, который выдавали остальным заключенным. Сидевшие в камере заключенные были очень добры ко мне, но той порции еды, которую они получали, едва хватало, чтобы поддержать их собственные жизни. И вот три дня и три ночи я лежала на нарах среди месива тел заключенных, задыхаясь от смрада, умирая от голода и жажды, так как мне даже воды не давали.
За эти три дня комендант тюрьмы, матрос, наведывался по нескольку раз в день в нашу камеру и донимал меня своими разговорами.
– Что вы собираетесь сделать со мной? – спросила я.
– Как – что? Тебя расстреляют! – ответил он.
– За что?
– Ха-ха! Потому что ты подружка Корнилова.
Бывали минуты, когда я, сжимая в дрожащей руке ту самую пилюлю с ядом, которую дал Петрухин, ожидала, что вот-вот откроется дверь и меня поведут на расстрел.
Вскоре освободили одного из офицеров, который был арестован за то, что в пьяном виде ругал большевиков. Перед уходом друзья передали ему письма к родным. Я подумала о семье Васильевых. Осенью 1916 года они забрали меня из госпиталя к себе домой и были так добры ко мне. Поэтому я попросила этого офицера навестить их и рассказать о моем незавидном положении. Он выполнил поручение. В письме к Васильевым я сообщила, что ожидаю казни и прошу их помощи.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
