По мраморной лестнице поднялись на второй этаж в кабинет Ольховцевой. Он мало чем отличался от других кабинетов. Крохотный, с удобной офисной мебелью. Интерьер несколько оживляли комнатные цветы на подоконнике — экзотические, из семейства ароидных. Неуместным, пожалуй, казался здесь допотопный канцелярский стол, тесно заставленный приборами неизвестного назначения, похожими на измерительные, применяемые в электронике.
Ольховцева подвинула Липатникову технический журнал и попросила прочитать в микрофон любой абзац. Липатников механически открыл на странице, заложенной полоской бумажки, и прочитал первое, что попалось на глаза:
— Давно было обнаружено, что растения могут воспринимать энергию в различных диапазонах электрического спектра и, естественно, реагируют на психическое состояние человека…
Пока Ольховцева вводила магнитофонную запись в анализаторы, Липатников, заинтересовавшись статьей, дочитал ее до конца.
— Что это за абракадабра? — спросил он, возвращая журнал. — Не понял ни одного слова.
— Научная гипотеза. В перспективе может быть использована в криминалистике.
— Каким образом?
— Растение — «очевидец» убийства — испытывает своеобразный стресс, который выражается резким повышением электрической активности и остается в его генной памяти. Если убийца снова оказывается в поле электрической «видимости» этого растения, оно реагирует на него таким же образом. Приборы могут это зарегистрировать.
— Скажите пожалуйста. Никогда бы не мог подумать.
Липатников более заинтересованно посмотрел на цветы и подошел к подоконнику. У трех растений на листьях и стеблях были закреплены электроды из фольги, соединенные тонкими проводками с измерительными приборами. Два прибора вели себя спокойно, а третий зашкаливало, словно его испытывали на вибрацию.
— Почему эти два молчат, а третий трясется, как в лихорадке?
— Который из трех?
Липатников показал.
— Ах этот. В конце весны уборщица едва не заморозила его, оставив на ночь открытой форточку. Так вот теперь он так реагирует на всех незнакомых посетителей.
— Фантастика. А что же два других?
— Их тогда еще не было здесь. Появились позднее.
— Фантастика.
— Павел Михайлович, помните, мы разговаривали о вероятных мотивах убийства Кривцова?
— Припоминаю.
— Теперь, кажется, они мне известны: бумаги, компрометирующие Решетникова — начальника главка, где работал Кривцов. Чтобы использовать их для шантажа и вымогательства.
— Вот как? И на чем основано такое предположение?
— Мне передали пакет с документами, которыми некий бизнесмен Лунев пытался шантажировать Решетникова. Но у меня сложилось такое впечатление, что это не все бумаги, которые собрал Кривцов и которые у него похитили. Были еще, более убедительные. Лунев, видимо, это понимал и собирался обеспечить Решетникову крышу. За хорошие деньги, разумеется. Но Кривцова он не убивал. Это мне известно доподлинно.
— Я вижу, вы времени зря не теряете.
— Вы знаете, что случилось с женой Кривцова?
— Ой, не напоминайте. Дикость какая-то. Средневековье. Не укладывается ни в какие рамки.
— Квартира ее опечатана и взята под наблюдение. Чем черт не шутит. Вдруг кто-то объявится?
— Извините, мне нужно ехать. Уже опаздываю. Значит, как договорились. Вы звоните мне, называете адрес, и через пять минут ОМОН выезжает.
Ольховцева проводила Липатникова до входной двери. Связалась с людьми, ведущими наблюдение за Решетниковым, узнала последние новости и уехала перекусить. Интуиция подсказывала: развязка вот-вот наступит.
Как всегда, Михалкин задержался на ипподроме после окончания рабочего дня. У наездника в соседнем тренотделении был день рождения. Посидели немного. Побалаболили. В последнее время Михалкин много не пил, был за рулем. Перед тем как уехать, забежал к себе в конюшню, и тут его настиг телефонный звонок.
— В добром здравии, Анатолий Иванович?
— Кто это?
— Не узнаете?
— Нет.
— Тот, кого вы все это время тщетно хотите забыть. Не вздумайте отключиться. Лишь навредите себе.
— Что вам еще от меня нужно?
— Небольшую услугу. Последний раз. Клянусь честью. Небескорыстно. За пятьдесят тысяч долларов и сделанные мною фотографии.
— Что я должен сделать?
— Когда вы уезжаете с ипподрома?
— Через четверть часа.
— Поедете в Жаворонки, домой?
— Да.
— Обычной дорогой, по Минскому шоссе?
— Да.
— Я позвоню вам в машину. Хочу предостеречь вас от глупостей. Попытаетесь меня обмануть — достану из-под земли.
Спустя пять минут этот разговор был известен Ольховцевой. Она мгновенно собралась и поехала к Градолюбовой.
— Одевайся быстро. Кажется, начинается. У меня каждый человек на счету. Найдется и для тебя дело.
20 часов 47 минут.
Калужская площадь.
Темнеет. Квартира Решетникова. Телефонный звонок.
— Петр Егорович? Добрый вечер. Это опять я. Узнали? Прекрасно. Мне известно, что следователь пообещала не предавать ваше дело огласке, но о деньгах дипломатично — ни слова. Я прав?
— Допустим.
— Я оставляю вам половину, и мы больше не знаем друг друга.
— Какие гарантии, что сделка завершится именно так?
— Вам будет известен код и номер банковского счета, на который вы переведете деньги. Но самой надежной гарантией будут бумаги, которые я вам передам.
— Согласен, но при условии, что получу подлинники всех документов, перечисленных вами в нашем первом телефонном разговоре.
— Разумно. Теперь слушайте внимательно и все в точности исполняйте, Берете такси, обращаю на это особо ваше внимание, не попутную машину, не какую-либо другую, только такси, и едете к пристани речного трамвая «Ленинские горы». Такси отпускаете. Там вас будет ждать знакомый вам человек. Он передаст вам бумаги и, после того как вы ознакомитесь с ними, проведет необходимую банковскую операцию. Вы должны быть на месте не позднее, чем через сорок минут. Время пошло.
В трубке послышались частые гудки.
20 часов 51 минута.
Новоарбатский мост.
«Жигули» Михалкина. Телефонный звонок.
Михалкин вздрогнул. Помедлив мгновение, решил не испытывать судьбу.
— Где вы находитесь?
Все тот же ненавистный голос.
— Возле гостиницы «Украина».
