Я знал Фишера как шахматиста, но, возможно, идеализировал его как человека. Уход Бондаревского был сильным ударом. Без него пришлось тяжело. Большой минус — включаться в посторонние проблемы, если вы недостаточно хорошо в них разбираетесь. Бондаревский ограждал меня от таких проблем. Бессонные ночи... из-за сделанных нами ошибок были невероятно разрушительными. Мне кажется, надо было послушать совета моих товарищей, чтобы Виктор Давыдович [Батуринский] был на время отстранён от матча.
Спасский признал, что не предвидел сложностей «предматчевой лихорадки» в Рейкьявике и того, что он назвал «настоящей войной»: кто-то должен был поехать туда специально для улаживания этих проблем. Он предложил свою версию «кульминационного момента», третьей партии, после которой всё повернулось против него. Проявив мягкость и отсутствие боевого настроя, он встретил Фишера вполсилы, вместо того чтобы заставить его играть в зале или сдаться. В результате открылась дорога к «колоссальному доминированию» Фишера до девятой партии. Только с десятой партии Спасский начал контролировать свои эмоции. Он не признал своих недостатков в процессе подготовки к Рейкьявику. Разлады с Батуринским и Бондаревским были названы незначительными.
Неудивительно, что в подробном ответе Батуринского было заметно сдерживаемое возмущение. Он говорил об игнорировании Спасским советов гроссмейстеров (Авербах сухо заметил, что «когда человек не желает слушать, ему трудно советовать»), о пассивном отношении к маневрам Фишера и Эйве в предматчевый период, о провале эффективной подготовки и отказе от полноценной команды. От Батуринского не ускользнуло, что, хотя Спасский жаловался на отсутствие руководителя делегации, он не консультировался с Ивониным относительно переноса игры в закрытое помещение. Наконец, сам Батуринский сделал всё, что от него требовалось, ради победы Спасского и всегда делал всё возможное ради самих шахмат и интересов шахматистов.
По мере развёртывания дискуссии вопрос о подготовке Спасского и его нежелании воспользоваться советами поднимался снова и снова: работа была признана «поверхностной» и «неудовлетворительной». Таль был особенно резок: «Проиграть такому игроку, как Фишер, — это не позор, но игра Спасского попросту ужасает».
Разбору подвергли стиль поведения и личность Спасского. Глава ленинградской шахматной федерации А.П. Тупикин заявил, что любовь ленинградцев к экс-чемпиону испарилась, обвинив того в высокомерии, чуждых взглядах и неспособности понять политическую значимость такого матча. Зампред Шахматной федерации СССР и вице-президент ФИДЕ Б.И. Родионов высказался более жёстко и прямо: «Спасский забыл, что он спортсмен, но — в красной майке! Своим выступлением он поставил под удар престиж государства». Непостижимо, как Спасский мог подчиняться своему противнику — тому, что Родионов назвал «абсолютно беспочвенными требованиями, выдвинутыми этим мерзавцем».
В конце Ивонин подвел итог. Он был беспощаден к Спасскому, подвергнув серьёзной критике как его работу, так и идеологическую сторону произошедшего:
Все его требования и желания были выполнены. Сегодня мы можем только сожалеть, что эти возможности не использовались целиком... Слова Спасского, что матч будет праздником и на нем должна быть честная борьба, можно назвать проявлением идеализма. Это был не праздник, а жестокая битва. Недаром Маршалл, юрист Фишера, сказал, что победа Фишера была вопросом национальной и личной гордости. К сожалению, товарищ Спасский не делал подобных заявлений.
На этом совещании царило чувство разочарования. Проигрыш был предупреждением. Как и всё в СССР, советская шахматная машина начинала ржаветь. Первой проблемой был новый чемпион. Батуринский полагал, что «борьба, в которую мы вступаем в чемпионате мира, будет очень сложной и жёсткой. Если Фишер выдвигал так много требований, будучи претендентом, то что же будет теперь, когда он выиграл звание чемпиона мира?» Товарищи должны работать ещё упорнее и целеустремлённее, а тренеры — понимать, что служат государству, а не независимым деятелям.
Петросян посетовал на инертность элитных игроков: «Наши гроссмейстеры начинают работать меньше». Ивонин жёстко указал на отсутствие единства среди шахматистов, объяснив это длительной монополией СССР в отношении титула чемпиона мира. «Мне кажется, — сказал он, — что за прошедшие годы некоторые шахматисты были атакованы червем паразитизма, попросту отказавшись от исследовательской работы». Проблемы также виделись в излишней секретности и внутренних распрях, которые ослабили игру советских мастеров за рубежом.
Не избежал критики и Спорткомитет. Ещё один зампред Советской шахматной федерации В.И. Бойков пророчески указал на изменение доминирующего положения этой игры в стране:
Комитет строит спортивные комплексы, плавательные бассейны, крытые стадионы. А что получают шахматисты? Старые подвалы. Такие огромные города, как Свердловск и Новосибирск, вообще не имеют шахматных клубов, а ведь клуб — это место, где выращивают квалифицированные кадры. Работа ведущих мастеров пущена на самотёк... В России около 250 детско-юношеских спортивных школ, но лишь в семи из них имеются шахматные отделения, и руководят ими кандидаты в мастера, а не гроссмейстеры. Издательство «Физкультура и спорт» планирует выпустить в этом году лишь три книги по шахматам.
Тема, столь мучительно обсуждаемая на этом заседании, имела продолжение. Ивонин разработал план из четырнадцати пунктов, утверждённый постановлением Спорткомитета. В него входило повышение уровня шахматного образования, создание шахматной библиотеки (куда поступали бы и зарубежные издания), реформирование чемпионата СССР, а также предложения по улучшению физического самочувствия и питания профессиональных игроков.
Николай Крогиус, возглавивший в 1981 году управление шахмат Госкомспорта, говорит, что поражение Спасского в конечном итоге принесло множество положительных плодов: «Власти начали помогать молодым шахматистам, развивать шахматы в целом. Было открыто много детских шахматных школ, увеличен выпуск шахматной литературы, реорганизована система чемпионатов СССР, больше внимания стало уделяться ведущим молодым шахматистам, главным из которых был Карпов. Звучит парадоксально, но победа Фишера положительно повлияла на повышение статуса шахмат в Советском Союзе».
Что до Спасского, ему не позволяли играть за границей в течение девяти месяцев. Это плохо, говорит он, «после поражения необходимо играть, ибо у вас много энергии, которой требуется выход». Его лишили прибавленных в период подготовки 200 рублей в месяц, но он все равно получал хорошую стипендию гроссмейстера.
Всё могло быть гораздо хуже. В начале холодной войны, когда Советский Союз только начинал принимать участие в международных соревнованиях, нетерпимость Политбюро к поражениям привела к тому, что генерала Аполлонова перевели из Министерства внутренних дел в Спорткомитет. Проигрыш за рубежом влек за собой телеграмму от генерала, приказывающего немедленно улучшить результаты. Каким-то образом спортсмены находили в себе дополнительные силы. В1974 году министр внутренних дел Николай Щёлоков, произведённый Брежневым в генералы, посетил матч Карпов — Корчной (его победитель выходил на матч с Фишером за звание чемпиона мира). По словам Батуринского, он стал расспрашивать его о шахматных делах. И, в частности, сказал: «Я бы всех, кто там был со Спасским в Рейкьявике, арестовал бы».
