– Надо идти к нему. Он совсем озвереет, если не получит свою дозу вовремя.
Уилл кивнул:
– Пойду искать, где сегодня перекантоваться.
Я в последний раз прижалась губами к его губам.
Уилл попятился и так и пошел по улице спиной вперед, глядя на меня и улыбаясь. Я подождала, пока он скроется в темноте.
Когда я открыла дверь, Джимми уже стоял на верху лестницы и весь аж дергался. Густой пот покрывал его лицо и проступал пятнами на белой выходной рубашке, сидевшей наперекосяк: он даже не смог правильно застегнуть пуговицы.
– Ну и где тебя черти носили? Принесла мою дурь?
Я вручила ему два целлофановых пакета – один с коксом, один с героином. От такой дозы любой нормальный человек отбросил бы копыта на раз, и я мечтала только об одном – поскорее бы он уже заперся у себя в комнате, закинулся и отчалил.
Но он схватил меня за руку, впившись в кожу своими грязными ногтями:
– Этого мне и до утра не хватит.
Я съежилась, ожидая удара:
– Ты мне дал только двадцатку.
Джимми стиснул мою руку еще крепче и двинулся по коридору, волоча меня за собой:
– Плевать на ту двадцатку! Кастилло мне за тебя еще отсыплет.
Кровь застыла у меня в жилах.
Я слыхала о девушках, которые навсегда пропадали в Треугольнике – в старых домах, которыми заправлял Кастилло. Многие приходили туда за дозой и больше не выходили, но были и другие – такие, как я, которых просто передавали с рук на руки, точно мятую двадцатку.
Значит, уже завтра ночью я буду лежать на грязной постели в одном из этих домов, накачанная наркотой до беспамятства, и каждый подонок, который заглянет туда в поисках дешевого траха, сможет мною попользоваться.
– Джимми, пожалуйста, не надо…
Его кулак врезался в мою челюсть. Боль прострелила голову до виска; я пошатнулась и стала заваливаться на спину.
Джимми подхватил меня за талию, крепко прижав мои руки к бокам:
– Я два года ждал, пока тебе стукнет шестнадцать.
Второй рукой он вытащил что-то из кармана… шприц! И в нем – столько отравы, что я наверняка отключусь или, по крайней мере, перестану сопротивляться. Я задергалась изо всех сил и все-таки высвободила одну руку. Совсем рядом, в паре шагов, стоял стол, на котором Джимми держал свои поделки. Я вцепилась в край этого стола, пытаясь вырваться из захвата.
Стол накренился, и что-то подкатилось мне прямо к пальцам. Я схватила эту штуку, развернулась и ударила. И еще раз, и еще.
Я не остановилась, когда нож в первый раз вошел в тело Джимми. Я не остановилась, когда Джимми отшатнулся и завизжал.
Я не остановилась до тех пор, пока пальцы не разжались сами и нож не выпал из моей окровавленной руки.
Убить человека проще, чем вы думаете. Это очень быстро: всего несколько ударов сердца – и конец.
Не помню, как я схватила свой рюкзак и выбежала из дома. И о том, как я прожила следующие несколько недель, тоже не помню почти ничего. Я пряталась по знакомым, пока не начали задавать вопросы. После этого я стала ночевать на свалке и выбирать объедки из мусорных баков за китайским рестораном.
Каждую ночь, перед тем как заснуть, я вызывала в памяти прекрасное лицо Уилла и клялась себе: «Завтра же я за тобой вернусь!» Но сон преображал его черты, и каждое утро я просыпалась в холодном поту, вспоминая, как таращились на меня мертвые глаза Джимми.
Увидеть Уилла еще хоть раз – это была просто мечта, не больше.
Я не могла вернуться. Даже если меня не арестуют за убийство, то Фрэнсис Кастилло мигом сцапает меня в уплату за долги – Джимми наверняка не расплатился с ним по полной.
Так что обратного пути не было.
Через три месяца я познакомилась с Кейт. Она почти ничего о себе не рассказывала – не считая того, что из дому она ушла в четырнадцать и с тех пор научилась добывать деньги на еду, вместо того чтобы шарить по мусорным бакам. Я тоже стала обчищать машины: у меня обнаружился настоящий талант. Когда мы не промахивались с выбором, выручки хватало даже на комнату в дешевом мотеле.
Но однажды ночью все опять изменилось.
Я снимала шины с дорогущего внедорожника и так увлеклась, что не услышала шагов за спиной.
– Помочь?
Я развернулась рывком, перехватив гаечный ключ поудобнее. Надо мной нависал какой-то небритый здоровяк – парень лет тридцати.
– Знаешь, что в этом деле самое главное? – ткнул он пальцем в шину.
– Что?
– Не попадаться! – Он сунул мне под нос свой значок.
Я бросилась было наутек, но не успела и шагу ступить, как он схватил меня за руку.
– Отпустите меня, пожалуйста! – взмолилась я.
Коп хмыкнул и посмотрел мне в лицо:
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– Где твои родители?
Этот вопрос мне задавали уже раз сто, не меньше. Но отвечать на него так и не стало легче.
– У меня нет родителей.
– На самом деле нет? Или тебе просто не нравятся те, что есть?
Тут я слегка расслабилась – врать было ни к чему:
– Моя мать сторчалась. Я выросла под опекой.
Он слегка ослабил хватку, но моей руки так и не отпустил:
– У преступников и копов есть кое-что общее. И те, и другие делят мир на белое и черное. Но то, что для них – белое, для нас черно. – Взгляд его внезапно смягчился: – Может, ты просто оказалась не по ту сторону баррикад.
Четыре года спустя лицо его стало жестче. Виной тому – и бесконечная работа под прикрытием, и бесконечные бутылки виски, вроде той, что сейчас стоит между нами на столе. Но теперь мы с ним – по одну сторону баррикад, и я – не преступник, а коп. Той ночью Бобби спас мне жизнь. Наверно, я так никогда и не пойму, что он во мне увидел. Почему дал мне крышу над головой и шанс исправить все мои ошибки.
Его явно что-то беспокоит: слишком уж долго он сидит, не раскрывая рта, а это на него не похоже.
Он залпом опрокидывает в себя еще одну стопку:
– Нам подвернулся случай пропихнуть кого-то в систему. Кто-то пришил одного из головорезов, работающих на Кастилло. Позавчера из реки выловили труп.
– И что, посылают тебя? – спрашиваю я.
– Нет. Им нужен кто-то такой, кто знает всю шайку и не теряется на местности. – Он отхлебывает прямо из горла. – И выбивает больше девяноста двух из ста.
Я хватаю воздух ртом, но без толку: такое чувство, словно из комнаты разом откачали весь кислород.
– Никто, кроме меня, не выбивает столько.
Бобби отводит глаза:
