— Нет. Мы должны идти. Сейчас же. Их мы оставим здесь. У нас почти нет времени.
Другая начала было возражать, но Белая Андреа, не слушая, выпихнула ту за дверь, захлопнув ее за собой — и весьма ловко оставив Джейсона и Ахиру внутри. В ловушке.
...в дым, забивший мне легкие, заставивший заслезиться глаза. Меня попытались схватить чьи-то сильные пальцы, я ударил ногой раз, другой — и нырнул в туман, оставив его кашлять и задыхаться где-то за дымной завесой.
Вот интересно — он что, правда запер себя в человечье обличье со всеми его слабостями? Не успел я задать себе этот вопрос — кашель смолк.
Фэйри, ты плутуешь. Он воспользовался моментом — чуть-чуть изменил себя, чтобы дышать в дыму, не кашляя и не задыхаясь.
— Плутую, конечно.
Я снова шагнул вперед, из дыма...
Гномы называют себя Умеренным Народом; и есть у этого народа поговорка, осуждающая неумеренную умеренность. Умеренность — штука важная, сдержанность — необходима, но только когда она уместна. Здесь для сдержанности места не оставалось, а умеренность была бы неумеренной роскошью.
Вселенная сжалась для Ахиры до его рук, вцепившихся в запястья чудовища. И не могло быть ничего, кроме этих рук, и каждая ладонь должна будет сомкнуться, оторвать мощные лапы от горла Ахиры.
Пальцы гнома сжимались все крепче и крепче, но и душащие его руки — тоже. Разум его начала затягивать мгла...
Когда-то он был прикован болезнью к креслу на колесах, но время это ушло и не должно возвратиться. Он может примириться с чем угодно — но не с невозможностью двигаться.
Руки и ноги у него трепыхались бессмысленно и беспомощно.
Никто никогда не будет держать меня против моей воли. Никто никогда.
Не осталось ничего, кроме его пальцев на чужих запястьях — сжимающих, продавливающих плоть и кости этой твари. Ярость бело-голубым пламенем палила мозг, давая мощь пальцам, унося прочь разум. Пробуждался берсеркер — лишь искры не хватало ему, чтоб вырваться.
Хрустнули кости под его ладонью, лапы разжались, Ахира полетел на пол — и услышал, как сталь вонзается в плоть...
...снова, осознал он.
Он уже какое-то время слышал этот звук. Нож, что вонзается в тело. Пока он старался освободиться, Джейсон не переставая молотил тварь ножом.
Ахира поднялся на колени, полной грудью вдохнул дурной воздух. Несмотря на вонь твари, на запах собственных страха и пота, воздух охлаждал горящие легкие и оживлял не хуже ледяного белого вина. Прохлада разливалась по телу, сменяя ярость, возвращая способность мыслить.
Он открыл глаза — Джейсон из всех сил рубил шею твари; из дюжины ран на ее груди хлестала кровь.
Она покачивалась вперед-назад, слишком тупая, чтобы осознать, что уже мертва. Ахира припал на колено, нырнул, ударяя плечом в волосатые мускулистые ноги, сбил тварь наземь, схватил ее за голову — правой рукой вцепился в жесткие, как проволока, волосы, левой ухватился за массивные надбровные дуги — и повернул. Сильно, вложив в рывок все оставшиеся силы. Наградой ему был громкий щелчок.
Вот и все. Тварь дернулась — и обмякла, испуская зловоние. Ахира с трудом подавил рвоту.
Оба они задыхались. Джейсон помог Ахире дойти до окна.
— Что происходит? — спросил юноша.
— Не знаю.
Холодный уличный воздух помог ему прочистить дыхание и мозги — но ответов не принес.
Андреа бросила их, но сделала она это, зная, что они в силах одолеть тварь — орка, гоблина, чем бы она там еще ни была. Гном высунулся из окна, вдыхая вкусный, свежий воздух.
Внизу, на мостках через улицу, лицом к Посольству Фэйри стояла Андреа Белая: на ладони одной, высоко воздетой — Око, в другой — переплетенная в кожу книга.
Ахира окликнул ее, но она то ли не услышала его, то ли не обратила внимания. Она шагнула на узкую улицу — и тут же воздух вокруг нее потемнел, потом сгустился в три черные ленты, которые обвили ее — и медленно, неуклонно стали давить вниз, к земле, на колени, чтобы заставить отступить.
Она опустила взгляд на книгу, шевельнула губами.
Ахира обеими руками сжал подоконник. Во рту у него пересохло.
Несомненно, Андреа была могущественной волшебницей, и Андреа Белая еще и имела достаточно времени, чтобы подготовиться ко всему этому. Но слишком частое обращение к Силе могло свести ее с ума, а Фэйри — это противник, намного превышающий ее по классу. И она знала это. Она не стала запоминать заклятие, которым пользовалась, — она читала его по книге: боялась, что не сможет, неся его в памяти, сохранить разум.
Подняв правый указательный палец и держа Око остальными, Андреа легонько коснулась внешнего уголка правого глаза. Там набухала слеза — дрожала, разрасталась, пока наконец не выкатилась из глаза, скатилась по щеке и вспыхнула, упав на одну из черных лент.
Там, куда упала огненная слеза, лента растаяла, осталась лишь дыра с рваным краем.
Андреа уронила еще одну огненную слезу, и еще, и еще — пока не полился огненный дождь, растворяя ленты тьмы, пока и от них, и от слез не осталась лишь щепотка пепла, которую Андреа, снова делая шаг вперед, просто стряхнула со своих туманно-белых одежд.
* * *
...и оказался в мерцающей мгле, стоя коленями на булыжниках. В ушах слышался дальний рев. Я поднялся на ноги. Куда бежать? Справа — я не столько видел ее, сколько ощущал — была стена, но вокруг меня сомкнулся туман, и в других направлениях могла быть и открытая степь, и зияющая бездна.
Господи, Энди, побыстрее там. Было бы очень приятно, если бы меня спасли хоть в последний момент.
Может быть, я сумею взобраться на стену. Если Бойоардо полезет за мной — я смогу прыгнуть на него сверху. Даже вдвое сильнее меня, он не был неуязвим. Если позволит время, я успею взобраться достаточно высоко, чтобы обрушиться на него, сшибить наземь — и если не придавить насмерть, то хотя бы оглушить, пока он не отбросил ограничения плоти, которые сам себе поставил.
Ну да. Размечтался. А еще меня Майской королевой выберут.
Туман поредел — и я увидел вырубленные в стене ниши, все разных размеров. И в первой, прямо у меня перед глазами — пару кроссовок.
Твою мать...
Это были не просто кроссовки. Это были именно мои старые кроссовки. По крайней мере та первая пара, что я запомнил.
Стах всегда предпочитал покупать уцененку, и выбрал пару какой-то фирмы — уж не «Пи-Эф Флаерс» ли? — которые производитель уценил из-за неровной строчки на швах. Неровный шов — чуть-чуть кривоватый, ничего страшного — был на них по-прежнему; как и маленькая потертость на подошве, где кто-то — вероятно, инспектор отдела контроля соскреб марку фирмы, когда кроссовки лишили права носить ее имя.
