— Я боюсь за тебя, — прошептала я.
— А я вижу, что все будет хорошо. Веришь?
— Я…
Я вдохнула его запах и уже не хотела выдыхать. Мне казалось, я вот-вот выпрыгну из шелкового платья, из своего тела и стану всем — осенней комнатой, каплей воды на стекле, прикосновением теплой ладони.
Ладонь Квентина соскользнула с плеча, коснулась голой спины, и я почувствовала, как кожа на спине откликается жаром. Каждое прикосновение было как точно взятая нота, как узор, как созвездие.
Облетевшие ветви казались сгустками дыма за заледеневшим стеклом. Близилось утро; спешило, мчалось — и застыло там, за горизонтом. А может, оно никогда и не наступит?
Хорошо бы.
Я прикрыла глаза, выгибаясь, и мир свелся к неслышному дыханию, подушечкам пальцев на горячей спине, холодку между лопатками и сквозняку на горящем лице. Я едва держалась на ногах; мне казалось, что каждое движение остается у меня на коже, как шрам, как память, — и ни одно не должно исчезнуть. Пальцы Квентина скользили по этому рисунку; я дышала все тяжелее; по телу бежала странная сладкая волна, и сквозь легкую испарину пришло чувство, будто эти руки касались меня не в первый раз…
На секунду его губы прижались к моему затылку, и в ухо плеснул знакомый шепот:
— Не бойся.
Наваждение спало. Я обернулась и раскрыла глаза: по комнате гарцевали огненные драконы. Вокруг гулял ветер. Вот пронесся призрачный кленовый лист, такой же, что упал утром мне на колени, вот сверкнуло алым расправленное крыло, вот у ног Квентина распахнулась книга, и четыре каменных дракона склонили перед ней головы, словно шахматные кони…
Драконлор.
Он читал послание. Только и всего.
Огненный мираж дрогнул, замерцал и начал растворяться. Квентин с неожиданной силой прижал меня к себе, обнял, и я только теперь поняла, как у него дрожали руки.
Я закрыла глаза. Все. Связь разорвалась.
Послание проявлено.
Лин сделала свое дело, Лин может уйти, никому не нужная. А ласка, тепло… это как снотворные травы перед операцией. Чтобы больной не кричал и не дергался.
Нет. Ему не все равно. Ему никогда не было все равно.
— Что за глупости ты думаешь?
Я приоткрыла один глаз. Квентин внимательно наблюдал за мной.
— Я не претендую на место хранителя традиций, — негромко сказал он. — Я не идеален. Я просто не хотел делать тебе больно.
— Мне все равно страшно… — полушепотом призналась я. — Даже теперь.
— Я знаю. Но все уже кончилось.
Я криво улыбнулась.
— Я больше не живая записка? Не инструмент Корлина?
— Ты Лин, — ответил Квентин. — Живая и настоящая. И именно поэтому…
Он подхватил меня на руки. На руках отнес на кровать и бережно, очень нежно поцеловал в губы. В первый раз.
— …Ты веришь, что ты нужна потому, что ты — это ты?
— Нужна кому? Себе, Корлину или миру?
— С Корлином мы еще разберемся. Прежде всего себе. И миру тоже — это одно, наверное. Ты в картине мира, и мир в тебе…
По плечам, по затылку путешествовали теплые кончики пальцев. Было тепло, уютно, и так не хотелось, чтобы наступало утро…
— Ты не уйдешь? — сонно спросила я.
— Никуда и никогда.
— Это правильно, — вздохнула я. — Квентин… А рисунок еще видно?
— Он исчезнет через пару часов, — помолчав, ответил Квентин. — Лучше пока никуда не выходи. Принести тебе второе зеркало?
— Нет, я же видела мираж… А где это? Такие статуи строят на вершинах замков, но все замки не объездишь… не облетишь.
— Хороший вопрос. Мы узнаем, Лин. Только бы задержать войну…
Квентин провел тонкую линию между моих лопаток, и я разом напряглась.
— Думаешь, если бы я предупредил, было бы по-другому? — негромко спросил он. — Линка, я же разрезал карету, чуть себя не угробил. Если бы я сказал, что собираюсь тебя читать, ты бы с ума от страха сошла. Разве нет?
— Может быть. Я ведь на секунду поверила, что — все. Что моя роль выполнена, и мы разойдемся в разные стороны. Ты вернешься в свой замок… ну, после войны…
— Вот уж не думаю, — Квентин тихо улыбнулся. — Первые драконы не сидели во дворцах, Лин. Они плели чудеса у моря, на скалах, на ветру. Учились, творили, бродили с места на место…
— Ты хочешь жить так?
— Я хочу увидеть будущее. Мы остановим войну, и мир изменится. Как? Насколько? Какое место займут драконы? Маги? Что будет дальше? Как жить, чтобы те, кто сейчас в Херре, встретили нас светло, без ненависти и страха?
— А как же те, кто хочет жить по-старому? — Я обернулась к нему. — Такие, как Вельер?
— Вельер… — Квентин приподнялся на локте, задумчиво разглядывая вышивку у меня на платье. — Вельер — это труднее.
Я вспомнила бледнолицего человека, нависшего над деревянной клеткой. И Саймона, скалящего окровавленные зубы.
— А Саймон? Что вы с ним вчера сделали?
— Его отдали мне.
— Как вещь?! — ахнула я. — И ты?..
— Не знаю. Его пока заперли в один из подвалов; будут кормить. Потом — не знаю. Я бы забыл про него на год-другой, — Квентин мечтательно потянулся, — но, думаю, Эрик будет против. Страдание делает нас мягче… мне кажется.
— И Саймона не накажут за то, что он предал тебя? Мэтра?
— Из-за меня здоровый парень провалялся со сломанными ногами несколько недель, — устало произнес Квентин. — Я немногим лучше таких, как Саймон.
Его руки скользнули мне под платье, массируя плечи со всех сторон. И замерли.
— Линка, у тебя тут не царапина, а рваная рана, — помертвевшим голосом сказал Квентин. — Откуда?
Я глубоко вздохнула. Пепел, почему я не рассказала ему раньше?
— Марек пытался меня убить.
— Марек?!
Квентин схватился за поясок халата, и мне на секунду показалось, что он сейчас вылетит в окно.
— Обознался, — быстро добавила я. — Ночь темна, я в капюшоне, он на дереве… Хоть пьесу ставь, честное слово. Но он здесь. Я дура, что сразу не рассказала. Прости.
Квентин молчал.
За окном рассвело. Во дворе по перилам крыльца шла черно-рыжая кошка. Заметив мой взгляд, она зевнула и спрыгнула на землю.
Квентин медленно встал и подошел к окну. На миг его лицо слилось со стеклом.
— Если Марек уже здесь, маги готовы напасть, — наконец сказал он. — А мы тянем… из-за меня. И ты весь день будешь в опасности — из-за меня.
— Ну да, — хмыкнула я. — Всего-то десяток драконов неподалеку и ошивается. Улетай. Я все равно буду с тобой. Если что, посадим Марека с Саймоном в один подвал: пусть там выясняют отношения.
