Для Франции момент был не самый удачный. Президент республики находился в этот момент в Квебеке с целью поддержки референдума, призывающего всю Канаду принять французский язык в качестве единственного официального. Теперь же, вместо того чтобы утверждать первенство языка Корнеля, Расина, Мольера и, если настаиваете, Виктора Гюго, элегантный предводитель галлов отбивался от целой толпы оголтелых репортеров, которые с микрофонами наперевес требовали от него признания – «давал ли он свою личную санкцию на убийство матарского эмира».
Президент «категорически и настоятельно» отвергал эти «абсурдные» домыслы, отвергая параллельно «в тысячный раз уже, о'кей?» тот факт, что Франция принимала какое бы то ни было участие в затоплении судна «Уэйлпис» с защитниками природы на борту. Он изо всех сил пытался повернуть разговор в сторону величия французского языка и тех причин, по которым владельцы скотоводческих хозяйств где-нибудь в Альберте должны именно на нем заполнять свои налоговые декларации, однако репортеры настойчиво соскакивали на тему экзюперина, поскольку это сложнейшее взрывчатое вещество производилось только во Франции и пользовались им – по крайней мере до настоящего момента – только специалисты французских вооруженных сил и секретных служб. В конце концов президент оказался вынужден искать убежища в стенах французского консульства в Монреале, где первым делом, буквально кипя от ярости, он прорычал своему помощнику:
– Свяжите меня с Делам-Нуаром – быстро!
Тем временем в Вашингтоне некая инициативная группа, назвавшаяся «Друзьями свободного Матара» и располагавшаяся в кабинетах компании «Ренард стратиджик комьюникейшнз», была занята размещением объявлений размером в целую страницу в газетах и журналах США и за рубежом. Эти объявления весьма агрессивно рекламировали статьи Томаса Лоуэлла в «Нью-Йорк таймс» и призывали к международному расследованию ситуации в Матаре. Основной мотив этой рекламной атаки был позаимствован из репортажей Томаса и обыгрывал тот факт, что Франция просто-напросто манипулировала Васабией, которая являлась в этой истории не более чем «простым орудием» Парижа. Согласно репортажам Томаса, Васабию убедили принять участие в матарском перевороте. И сделал это не кто иной, как «те же спецслужбы, которые теперь подложили взрывчатку под седло эмира». Франция, как утверждал Томас, была твердо намерена усадить на трон «своего человека» для того, чтобы «вывести Васабию из равновесия».
Но и это было еще не все: в рекламных объявлениях сообщалось также о том, что лица французской и васабийской национальности захватили в Матаре американку Флоренс и вдову почившего («и всеми любимого») эмира Лейлу. «Друзья свободного Матара» заявляли, что обеих женщин держат в «печально известном пыточном центре» недалеко от Амо-Амаса, «перед которым бледнеют даже американские стандарты допросов и пыток».
Каждое объявление завершалось словами, набранными крупным, кричащим шрифтом:
ПОЧЕМУ МОЛЧИТ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ США?
Все это привело к заметному оживлению в Париже, Каффе и Вашингтоне. Американский президент, не очень склонный к сильным выражениям, прочитав один из этих памфлетов, не удержался и во время своего утреннего брифинга сказал:
– Что за хрень творится в этом Матаре?
То, что ситуация стремительно приближается к кризису, было очевидно из газетного заголовка, появившегося уже на следующий день:
ЗАЩИТНИКИ ЖИВОТНЫХ ВОЗМУЩЕНЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ВЕРБЛЮДА В ПОКУШЕНИИ НА УБИЙСТВО
Раздаются многочисленные призывы к законодательному запрету на использование верблюдов в политических убийствах.
Глава тридцать четвертая
«Quelle ordure», – думал Делам-Нуар на своем языке, и это означало примерно следующее: вот попал так попал.
Он ждал, когда его пригласят в покои эмира, время от времени прикладывая к влажному лбу изысканный носовой платок. Последние несколько дней прошли не самым лучшим образом. На него обрушились звонки разгневанного президента Франции, взбешенного короля Васабии и крайне нервозного эмира Матара. Тем не менее он решил достойно держать удар и выглядеть молодцом. В конце концов, он был человеком une certaine dignite, то есть, попросту говоря, знал себе цену.
Наконец дверь открылась, и он вошел в знакомую комнату. Впрочем, сейчас она выглядела иначе.
– Bonjour, mon emir. Счастлив отметить – выглядите вы гораздо лучше.
– Что? – рявкнул Малик. – А?
Врач немедленно прошептал на ухо Делам-Нуару, что слух эмира пострадал на девяносто процентов. Делам-Нуар огорченно вздохнул. Вдобавок к тому, что он был человеком немалых достоинств, он был также и человеком нюансов – художником жеста и тонкого намека. Однако теперь ему предстояло прокричать свои объяснения прямо в (уцелевшее) ухо безногого мелкого диктатора с лиловым лицом. Он понимал, что это будет непросто. Ситуация в Амо-Амасе ухудшалась самым катастрофическим образом.
После трансляции телевизионного репортажа об экзюперине – quel desastre![24]– Малик два раза злобно отказался отвечать на звонки президента Франции. Он также отказался разговаривать с принцем Бавадом, который жаждал убедить его в том, что Васабия отнюдь не была орудием Франции. Малик отказал в разговоре даже королю Таллуле.
В этой туповатой враждебности эмира укреплял Салим бен Джудар, который теперь принял на себя еще и обязанности визиря. Фетиш был арестован. И даже не просто арестован, а подвергнут допросу с пристрастием людьми Салима. Он слишком часто выступал в защиту Делам-Нуара и la belle France.[25]И это теперь тоже было проблемой. Делам-Нуару оставалось только молиться и уповать на то, что Фетиш окажется крепким малым. Впрочем, по собственному опыту он знал, что на преданность платных информаторов рассчитывать не приходится.
А Малик после всего происшедшего стал если не умнее, чем когда бы то ни было, то уж точно решительней. Колеблющийся и вечно сомневающийся правитель канул в лету. Теперь каждая клеточка его тела – из тех, разумеется, что остались, – принадлежала Малику Грозному, не говоря уж о Малике Параноидном.
Он наглухо закрыл границу с Васабией, привел свои войска в боевую готовность, отозвал посла из Каффы и выслал французского посла из Амо-Амаса, а с ним и всех остальных лиц французской национальности. Когда Франция направила в Матар целый флот аэробусов, чтобы вывезти из страны своих граждан, Малик приказал не давать им посадки. Французам пришлось пройти через настоящее унижение, выстаивая на страшной жаре в бесконечных очередях в городском порту Амо, а потом погрузившись – как беженцы – на несколько убогих сухогрузов, отправлявшихся в Дубай. Такой бесславной эвакуации они не знали, наверное, со времен Дюнкерка. А кого слава заботит больше, чем французов?
– Я принес Вашему Величеству хорошие новости, – сказал Делам-Нуар.
