— Здесь действительно так прекрасно. Как легендарный персиковый источник вне мира людских сует, настоящий рай.
— Нет, для нас это земля наших предков, из поколения в поколение обитавших здесь, — уверенно ответила она, оглядываясь на камыши и гранатовую рощу.
Я кивнул и сказал:
— Мне хотелось бы осмотреть оазис вокруг.
— Хорошо, но только не заходи в пустыню. Ты не сможешь возвратиться.
Майя пошла впереди, а я за ней. Я глядел на цепочку оставленных ею следов, и сердце мое забилось сильнее в каком-то неудержимом порыве.
Мы миновали пышно разросшиеся тополя и гранаты, за которыми рос густой кустарник, в котором поселяне выпасали своих ягнят. За кустарником начиналась бескрайняя пустыня.
— Здесь похоже на государственную границу. Вы крепко-накрепко заперты внутри, — проговорил я тихо, озираясь на пустыню.
— Нет, она служит щитом. Если бы не было пустыни, нас, вероятно, давно бы уничтожили враги. Посмотри, здешние поселяне умеют только ловить рыбу и пасти овец, они не знают коварства злодеев извне, не знают, что в этом мире бывают кровопролитие и войны. Вне этой обстановки изоляции от внешнего мира они не выживут.
— Люди извне полны коварства? Неужели ты знаешь об этом? — засомневался я.
Она так посмотрела мне в глаза, что я встревожился: в ее глазах появился какой-то острый блеск. Она заговорила шепотом:
— Да, я знаю, что на сердце у людей извне. После смерти моего дяди я осталась единственной из здешних обитателей, кто выходил за пределы пустыни. Когда-то в детстве меня мой дядя послал вместе с караваном за пределы пустыни в уездный город. Он там был ответственным работником, а я окончила начальную школу в Корла. Потом там же три года училась в средней школе первой ступени, а после ее окончания я поехала в Урумчи учиться в техникуме. Не окончив техникум, я вернулась сюда. Поэтому часть своей жизни я прожила вне пустыни.
— Я только теперь понял, почему ты так хорошо говоришь по-китайски. А почему ты не окончила техникум?
— Потому что дядя умер, к тому же мне не хотелось больше оставаться в Урумчи.
— Почему же? В Урумчи у тебя были бы прекрасные перспективы. Я тебе соболезную.
— Перспективы? У меня нет интереса к перспективам, о которых ты говоришь. Мне нравится здесь, я люблю этот клочок пустыни, люблю этот оазис у нас за спиной и люблю здешних поселян. Они все неграмотные, и даже мой дядя, который, выйдя из пустыни, сделался ганьбу — ответственным работником, только за пределами пустыни выучился грамоте. Я думала учить здешних ребятишек читать и писать иероглифы, чтобы они овладевали знаниями, пусть даже газеты сюда привозят один раз в году, никаких книг здесь вообще не видывали, так что знать иероглифы им просто незачем. Однако я все равно стремилась учить их, потому что, может быть, настанет день, когда им тоже представится возможность выйти за пределы пустыни. Но только, выйдя из пустыни, смогут ли они возвратиться в родные места?
В ее словах мне послышались противоречивость и опасения, поэтому я постарался ответить спокойно:
— Хорошо, они смогут вернуться. А почему вчера, когда я был в пустыне, ты смогла найти меня?
— Потому что я люблю гулять по пустыне одна.
— Ты не боишься заблудиться?
— Если не захожу слишком далеко, не боюсь. В общем, у тебя счастливая судьба. Если бы твой верблюд шел медленно, я бы тебя не встретила, — засмеялась она.
В это время солнце на востоке уже поднялось высоко, и в его ярком свете ее лицо было таким белым, что я просто поразился тому, что на ее коже, в местах, открытых для солнца, нет загара. Она смотрела на меня ласково и спокойно, так что я машинально отступил. Я разглядывал ее очень внимательно, словно передо мной была прекраснейшая картина. В безлюдной пустыне, за спиной — оазис, над головой — чистейшее голубое небо, а передо мной стоит красавица в красном платье. В этот миг она казалась совершенством красоты прямо-таки не из нашего мира людского, и я про себя восхищался столь совершенным порождением великой природы.
Меня вдруг осенила мысль навечно сохранить этот образ дивной красоты. Я вытащил из ранца свой фотоаппарат и спросил ее:
— Майя, можно мне тебя сфотографировать?
— Снять? Хорошо. — Она радостно засмеялась и поправила волосы. — Ну как я теперь выгляжу, по-твоему?
— Превосходно.
Сначала я проверил свой фотоаппарат, потому что опасался, не повредили ли ему злоключения последних двух дней, но он оказался исправным.
Я поднял аппарат и снял ее дважды. Я видел Майю в крохотном кадре, который получился замечательно, и приготовился снять ее по пояс в профиль. У нее слегка дрожали уголки рта. Это было похоже на смех, хотя вряд ли было смехом. Я даже подумал, не попросить ли ее улыбнуться, но потом просить не стал. Может быть, сейчас она получится совершенной красавицей.
Я щелкнул затвором и снова навел объектив: ее лицо показалось мне воплощением совершенной красоты. Осторожно нажал на спуск, чтобы запечатлеть ее в этот миг. Когда я навел объектив еще раз, выяснилось, что пленка у меня кончилась. Использован был последний кадр, и я пожалел, что несколько дней назад в древнем городе Лоулань снимал слишком много.
Она подошла ко мне:
— Спасибо тебе, у меня мало снимков. Раньше в Корла и Урумчи я снималась только на документы и на коллективных фотографиях.
— Извини, но последний снимок оказался последним кадром.
— Ничего, дело не в числе, бывает, что и одного достаточно, — многозначительно ответила она.
— Бывает, что и одного достаточно? — повторил я ее слова, согласно кивая, потому что они задели мое сердце.
Потом мы пустились гулять по пустыне, где она пасла овец, и стали пасти их вместе среди кустарника. Днем она вернулась в селение, чтобы учить ребятишек грамоте. Школьной комнаты здесь не было, они занимались под открытым небом на берегу реки. Прутики деревьев заменяли им мелки, песчаный грунт — черную классную доску, а все дети сидели на земле. Сегодня она преподавала уйгурскую письменность. Языка я не понимал и мог только тихо наблюдать, как она ведет урок.
Вечером она дала мне сотню свечей: за последние годы поселяне их так и не использовали. Она узнала, что я каждый вечер пишу дневник, и нашла немного чернил. Сейчас при свете свечи я пишу свою дневниковую запись за день.
В этот день в дневнике были написаны три страницы. Прочитав их, Бай Би наконец поняла, кем же была женщина на последней фотографии в материалах о Лоулане, которые остались после отца.
Она перевернула девятую страницу.
С 29 по 30 сентября 1978 года
Погода: ясно. Температура: уже похолодало. Место: оазис посреди Лобнора.
Вот уже больше десяти дней я живу здесь. Я выучился немного их простейшим фразам.
