Затем после такого монтажа надо было каким-то неведомым пока путем подменить пленку в Останкино, когда настанет время вещания на Москву. То, что на всю страну пойдет другой, рекламный фильм о Домашневе, Андрея не волновало – все равно самые важные зрители жили в столице и все судьбы решались здесь же.
Люда, выслушав этот план, сильно усомнилась в его реальности, но сказала, что сама мало понимает в этом процессе и поэтому постарается узнать в Останкино, как технически проходит эфир и что можно сделать для осуществления проекта.
Они обратились к костюмерше, после того как попросили «важного и толстого» найти более подходящего человека в Останкино для реализации замысла Андрея. Но тот, сказав, что, конечно, имеет выход на владельцев всех каналов, но сам подставляться не будет, соскочил. Он пообещал обдумать вариант, чтобы пустить эту новую пленку на другом канале, но в голосе его было столько сомнений, что Андрей попросил его успокоиться и не утруждать себя такого рода сложной работой.
Тот обрадовался и честно признался, что не знает, что делать с тем продуктом, который Дорин собирается произвести, и согласился помочь ему для собственного удовольствия. Он не исключал, что просто раздарит копии друзьям или будет смотреть у себя на даче. Впрочем, использовать связи работников принадлежащей лично ему студии он не запретил.
Тощая обожательница Дорина сообщила, что то, что они задумали, – невозможно в принципе и даже объяснила почему. Оказывается, кассета с записью все время находится в руках у выпускающего редактора, и именно он вставляет ее в аппарат. Даже если договориться с этим редактором и он запустит новую запись в эфир, сидящие в студии вещания, а их там человек пять, а то и семь, быстро заметят подмену и дадут рекламу или заставку, а кассету изымут. Наверное, можно попробовать договориться и с ними, но это уже намного сложнее. Но кроме этого, есть еще и инженеры, обеспечивающие эфир, а они сидят в другой студии и тоже имеют возможность прервать передачу.
– Вы что, хотите купить половину Останкино? – насмешливо спросила она.
– А что – это проблема? – неприязненно спросил Андрей.
– Там, конечно, почти все продаются, но очень трудно будет скоординировать ваших людей и направить их против тех, кого вы еще не купили. Полный бардак устроить можно, даже, я бы сказала, нетрудно, но провести что-то перпендикулярное или противоположное по отношению к главной линии – сомневаюсь.
Андрей «тощей» не поверил, тем более что она работала в Останкино четыре года назад, сейчас там многое могло измениться. Да и просто – противная баба, делающая вид, что все на свете прошла и с той стороны вышла. А Людмила умничать не стала, а просто пообещала узнать.
– Ты читала «Граф Монте-Кристо»? – спросил ее перед уходом Дорин.
– Да, в юности, – удивилась она.
– Помнишь, как там он разорил, по-моему, Данглара?
– Не помню, конечно, – ответила Людмила, но почему-то улыбнулась.
– Ну как же, – нетерпеливо сказал Андрей, – помнишь, он явился на телеграфную вышку и предложил этому служащему, который там находился, не заметить, что ему передает предыдущий работник, а отправить последующему новый, приготовленный графом текст.
– Да, теперь вспоминаю, – согласилась Людмила, – только не пойму, к нам-то это какое отношение имеет?
– Самое прямое, – догадалась Лена. – Ты помнишь, какими аргументами Эдмон Дантес убедил телеграфиста?
– Денег дал?
– Точно, – ответил Андрей. – И у меня к тебе просьба, помни, пожалуйста, что это всегда очень серьезный аргумент, и применяй его по необходимости.
– Да ну вас, – отмахнулась она, почти обидевшись. – Я так не умею, просто поговорю с людьми, пойму, от кого и что зависит, а вы уже будете сами свои аргументы применять.
Люда уехала в Останкино, «просто говорить с людьми», «тощая» – снимать подругу Эллери, а Дорин с Леной начали прикидку сценария будущего фильма.
Сначала Андрей хотел, чтобы на каждую сентенцию Маленького следовал контрапунктом новый кусок. Он – про преступность, а мы – доказательства, что он и есть преступник, он – про мораль, а мы – рассказ несчастной женщины, как он ее мучил и унижал, он про…
Идея была красивой, но невыполнимой. По словам «тощей», копия кассеты, которая выйдет во вторник, будет у нее в руках только в понедельник, и за сутки так тщательно подобрать материал не удастся.
Кроме того, Андрею не нравилось, что все показания против Домашнева – только от свидетелей, а ему хотелось какого-нибудь саморазоблачения.
– Понимаешь, – горячо сказал он Лене, – хочется, чтобы он сам против себя выступил. Надо его как-то подловить в его пакостях и снять.
– Угу, – кивнула головой Андреевская, – или спровоцировать его на пакость, а потом снять. Тебе это не напоминает программу Мити Вола под названием «Синусоида»?
– Отличная идея, – словно не слыша иронии, подхватил Андрей. – Женщину ему подставить, чтобы он начал издеваться? Нет, это нехорошо. Довести до него какую-нибудь неприятную информацию и посмотреть, как он будет бесноваться?
Лена с удивлением смотрела на мужа.
– Придумал! – радостно закричал он. – Смотри, надо, чтобы в безлюдном месте к нему обратился нищий за подаянием. Я абсолютно уверен, что Маленький впадет в ярость и натворит чего-нибудь, а мы в этот момент его будем снимать. А, как идея?
– Отвратительная, – тихо сказала Лена. – Во-первых, ты пытаешься разбудить в человеке самое низменное и поганое. Во-вторых, подставляешь какого-то несчастного нищего. Ты представляешь себе, что с ним сделает Маленький, если ты прав?
– Так что получается? – повернулся к ней Дорин. – Ты меня осуждаешь или это мне кажется?
– Я тебя пытаюсь спасти…
ГЛАВА 64
Он не стал слушать Лену. Может быть, впервые за всю их не очень долгую совместную жизнь Андрей сделал что-то, что полностью противоречило ее мнению.
Дорин поехал на свой «пятачок», нашел там седоусого нищего и честно объяснил, что он собирается делать и зачем. Тот выслушал, пожевал ус и пошел советоваться с женой. Жена посоветовала ему отказаться, но он, не долго подумав, согласился. И дело было даже не в деньгах, хотя Андрей предложил назначить гонорар самостоятельно и оплатить расходы на лечение, если таковое понадобится. Кроме того, Дорин обещал, что если дело примет совсем плохой оборот, то обязательно прервет его в критический момент. Но не эти уговоры сыграли решающую роль.
Старику просто хотелось, наверное, последний раз в жизни «погусарить». Участие в рискованном, но благородном деле и предвкушение изрядной дозы адреналина, который мог погубить изношенное сердце, подкреплялись еще и неосознанным желанием поступить наоборот, вопреки воле жены.
Дед отстаивал право самостоятельного выбора, и несмотря на то что борьба за это право шла, по его словам, уже пятьдесят два года, а проигрывал он в ней пятьдесят один год одиннадцать месяцев и двадцать пять дней, помахать кулаками после драки все это время он пытался.
