– предостерег Банни енота, – С него блохи так и сыплются.
– А это и не блоха вовсе, – Янтарик возмущённо надул щеки, – Это что-то другое. Я одну такую тварь сегодня поймал. Она тикает, и похожа на мелкого термита, но это не термит.
Тикающая тварь между тем протиснулась между пальцами лисёнка, и упала на пол. Приземлившись, она снова ринулась наутек. Фаня выбросил вперед лапу, но тварь увернулась. В один миг домчалась до Банни, и устремилась вверх по его ноге.
Фаня вскочил, осененный внезапной догадкой:
– Скорее, скорее! – вскричал он, – Ловите её! Не давайте ей…
Но тварь уже исчезла.
Енот медленно сел опять:
– Охрана, – он говорил спокойно и сурово, – отведите Банни в амбар. Не отходите от него ни на шаг, не давайте ему убежать. Докладывайте обо всём, что он будет делать.
Банни попятился:
– Но я ничего такого не сделал.
– Я знаю, – мягко произнес Фаня, – Ты ничего не сделал. Но сделаешь. Ты услышишь Сигнал, и попытаешься уйти от нас, уйти к Постройке. И прежде, чем отпустить тебя, мы выясним, что заставляет тебя уходить. Что это за штука и как она действует.
Глава 5
Глава 5
Дядюшка мерил шагами склон, не глядя по сторонам, потому что с обеих сторон были вещи, которые ему не хотелось видеть, они вызывали слишком волнующие воспоминания. Дерево, стоящее там же, где в другом мире стояло другое дерево. Откос, запечатлевшийся в его памяти с миллиардом шагов через десять тысячелетий.
И если хорошенько вслушаться, можно было услышать отдающийся в веках хохоток – сардонический хохоток модификанта по имени Федька.
В небе тускло мерцало вечернее солнце, будто свеча на ветру, потом исчезло, и это был уже не солнечный свет, а лунный.
Механор остановился, и увидел усадьбу… Она распласталась на холме, приникла к холму, словно спящее юное существо. Он нерешительно шагнул вперед, и сразу же его металлическое туловище засверкало, заискрилось в ставшем уже солнечным свете. Из долины донесся крик птицы, а в кукурузном поле под гребнем скулил енот.
Дядюшка сделал еще шаг, заклиная небо, чтобы усадьба не исчезла, хотя знал, что усадьба не может исчезнуть, потому что её и так нет. Ведь он шёл по пустынному холму, на котором никогда не было никакой усадьбы. Он находился в другом мире, где вообще не существовало домов.
Но дом продолжал стоять на месте, тёмный, безмолвный, без дыма над трубами и огней в окнах, но с такими знакомыми очертаниями, что ошибиться было невозможно. Бэмс ступал медленно, осторожно, боясь. что дом скроется, боясь спугнуть его.
Но дом не двигался с места. И ведь есть еще знакомые приметы. Вон там стоял орех, а теперь дуб, как и тогда. И ветер дует с запада, а не с севера.
«Со мной что-то произошло, – сказал себе Дядюшка, – Что-то зрело во мне. Я чувствовал, но не мог понять, что именно. Новое свойство развилось? Новое чувство прорезалось? Новая сила, о которой я не подозревал? Способность, благодаря которой я могу переходить по своему желанию из одного мира в другой? Способность переноситься в любое место кратчайшим путём, какой только могут измыслить закрученные нужным образом силовые линии. Похоже, я снова в старом, родном мире! Пять тысяч лет желал только одного – оказаться здесь».
Он зашагал смелее, и дом никуда не делся, а продолжал стоять, вполне реальный, вещественный. Он пересек двор, заросший травой, и остановился перед дверью. Неуверенно поднял руку и взялся за щеколду. Щеколда была настоящая, реальный металл. Он медленно поднял её, и дверь отворилась внутрь, и он переступил через порог.
Через пять тысяч лет Дядюшка вернулся домой… Вернулся в усадьбу Раскиных. А из угла тёмной комнаты на него внимательно смотрели встревоженные глазки маленького рыжего лисёнка...
В дверь комнаты кто-то опять постучал. Фаня повернулся, оскалив зубы в улыбке:
– Ну так, Янтарик…
Но лисёнка не было. Было открытое окно. И никакого Янтарика.
Фаня поежился на мягкой постели, ему не хотелось просыпаться, из глотки вырвалось ворчание:
«Старею, – думал он, – Годы гнетут не только холмы, но и меня, их слишком много. А бывало, только заслышу шум за дверью, тотчас вскочу, весь в сене, и кричу как оглашенный, оповещаю механоров».
Снова послышался стук, и енот заставил себя встать.
– Входите! – крикнул он, – Сколько можно в дверь тарабанить, входите!
Дверь отворилась, и вошел незнакомый механор. И такого огромного Фаня еще никогда в своей жизни не видел! Он был блестящий, могучий, тяжелый, полированное туловище даже во мраке светилось, как светлячки на кусте. А в ногах механора, помахивая хвостом из стороны в сторону, стоял ярко рыжий лисёнок Янтарик.
– Здравствуй. Меня зовут Дядюшка Бэмс, – представился механор, – Я вернулся сегодня ночью.
Енот судорожно глотнул и сел:
– Дядюшка? У нас есть предания… легенды… старинные легенды.
– Только легенды, и всё? – спросил Бэмс.
– И всё, – ответил Фаня, – Есть легенда о механоре, который смотрел за нами. Хотя Блиц сегодня говорил мне о Дядюшке так, словно сам его знал. Есть еще предание о том, как еноты подарили вам новый корпус в день вашего семитысячелетия, и это было потрясающее туловище, оно…
У него перехватило дыхание, потому что корпус механора, который стоял перед ним… это туловище… ну, конечно, это и есть тот подарок.
– А усадьба Раскиных? – спросил Дядюшка, – Вы смотрите за усадьбой?
– Да, конечно же, мы смотрим за усадьбой, – сказал Фаня, – Следим, чтобы все было в порядке. Это так положено.
– А Раскины?
– Раскинов тут нет.
Дядюшка кивнул. Необычно острое чутьё уже сказало ему, что раскинов нет. Не было раскиновских излучений, не было мыслей о раскинах в сознании тех, с кем он общался. Что ж, так и должно быть...
Он медленно прошел через комнату, ступая мягко, как кошка, несмотря на огромный вес, и енот явственно ощутил дружелюбие
