нарушить её правление. Клод окликнул Анну, вырывая её из водоворота мыслей. Девушка повернула к нему голову и слабо улыбнулась, будто даже для этого ей не хватало сил.
— Они сказали, что отправятся дальше искать фею, — задумчиво произнесла она. — У них тяжело больна мать, возможно, когда они вернутся домой, их уже никто не будет ждать, — перед глазами у неё вдруг вспыхнула знакомая картина: пустой, умерший дом, находиться в котором невыносимо, зная, что когда-то люди, жившие в его стенах, были счастливы.
— Ужасная будет утрата. Они ещё совсем малы, — сдержанно произнёс принц. Увидев понимание в его глазах, Аннабелль осмелела.
— Возможно, пока не стало слишком поздно, стоит им помочь? — пожала плечами она. — Я могла бы вылечить их мать, — чуть скромнее произнесла девушка и устремила выжидающий взгляд на Клода.
— Хочешь устроить здесь лазарет? — спросил он тем тоном, о который разбиваются все надежды. Уже сейчас было понятно, что положительного ответа можно не ждать, но Анна была готова бросить ему вызов.
— Да, — кивнула она.
— Не самая плохая идея, — покачал головой хозяин замка. — Но этот лес сам решает, кого впускать, а кого нет. Пусть он привёл детей, но никто не может поручиться за их мать. С таким же успехом они могут заблудиться и бродить по лесу до конца своих дней, — Анна хотела возразить, но Клод точно перехватил её мысль на лету. — Да, можно попробовать, но если выйдет так, как я сказал, то ты будешь винить себя в том, что погубила целую семью. Смиришься ли ты с этим?
Он серьёзно посмотрел на неё, в его тяжёлом взгляде скользила забота, всё ещё немного грубая, нешлифованная, способная одинаково утешать и ранить.
— Возможно, есть другой выход, — сказала девушка. Слова давались ей с куда большим трудом. Казалось, она не должна произносить их, но одновременно с этим Анна понимала, что не могла иначе. Она должна была помочь детям и их матери, если у неё была такая возможность. Теперь в ней говорила не жажда действий, порождённая праздностью, она словно очнулась от затянувшегося сна и вспомнила, что хотела помогать, всем, кому сможет помочь. Мысль о том, чтобы оставить в беде встретившихся ей детей, казалась чем-то из ряда вон выходящим и Анна отказывалась так просто сдаваться.
Клод с первого взгляда уловил ход её мыслей и с трудом сдержал желание во что бы то ни стало задержать девушку в этих стенах, силой, если нужно будет. Но в алеющих лучах солнца он рассмотрел страх в её глазах, не столько перед ним, сколько перед его отказом и какую-то необъяснимую горечь. Анна понимала, что в случае несогласия Клода она всегда может нарушить запрет и покинуть замок вместе с Жаком и Эленой, но это значило бы, что путь назад ей перекроет собственная совесть, и девушка осознавала, что этот выбор даётся ей не так молниеносно, как все предыдущие. Хозяин замка поверхностно скользил по душе девушки, пытаясь отгадать течение её мыслей, но чувствовал лишь, что она с чем-то борется: то ли с собой, то ли с ним самим.
— Ты хочешь уйти? — спросил он напрямую.
Анна подняла на него взгляд, резанувший, как раскалённый металл и плотнее сжала зубы, точно всеми силами пытаясь задержать рвавшийся на свободу ответ. Она прижала тыльную сторону ладони к губам и, отвернувшись вправо, посмотрела на заходящее солнце. Его лучи окрасили кожу девушки в алый и подсветили слёзы, появившиеся на глазах. Как она могла объяснить, что не может оставить ни его, ни тех детей? До этого момента она допускала мысль о том, что, возможно, готова была остаться в заколдованном замке вместе с его причудливым хозяином, но в последний момент она поняла, что не может этого сделать. А ещё она не могла бросить двоих беззащитных детей, пусть решительных и не по годам храбрых (или вполне по-детски безрассудных), не могла смириться с тем, что кому-то ещё придётся перенести испытанную ею горечь утраты. Если бы это было в её силах, Анна бы оградила от этого весь мир, но ей была доступна лишь малая часть его.
— Пожалуйста… — произнесла она отчего-то задрожавшим голосом, в котором были и надежда, и боль, и мольба о прощении. И что-то ещё неуловимое, но ощутимое: горечь, боль, обжигающая и крошащая всё внутри, от которой слепнешь и окончательно теряешь человеческий облик. Анна хотела уверить его, что это ненадолго, но голос отказался ей служить и девушка молчала, беззвучно шевелила губами в бесплодных попытках сказать хоть что-нибудь.
Клод всматривался в лицо девушки, надеясь найти в нём что-то ещё. На дне её глаз под пеленой слёз он увидел своё отражение — своё отвратительное, уродливое лицо, не ставшее прекраснее от появления Аннабелль, всё ещё вселявшее ужас, как раньше. Он видел страх, окружавший его облик, хлеставший из него, как из открытой раны, а к этому ужасу примешивалась унизительная жалость, обострявшая все самые неприятные чувства, которые только могли быть.
Он молча кивнул, то ли Анне, то ли самому себе, поднялся со своего места и в очередной раз взглянул на девушку. Ему вновь захотелось коснуться её, хотя бы локона её волос, в слабой надежде доказать себе, что Аннабелль ещё здесь. Из соседней комнаты донёсся тихий голос маленькой Элены, искренне молившейся о здоровье матери. Клод опустил руку и, отвернувшись, с трудом произнёс: «как тебе будет угодно». Немые слёзы стекали по лицу Анны, к ним примешивались благодарность и исступлённое отчаяние.
19.
Клод потерял покой. На несколько секунд его охватывало ужасное, всепоглощающее чувство, точно всё самое худшее, что было в нём, сплелось в тугой жгут и нещадно хлестало его по обнажённым нервам, а он, как загнанный, обезумевший
