кровь выпивает. Тьфу, не к ночи будь помянута!
– Да-а… сходство имеется… – протянул Деревнин. Жанаргуль была удивительно красива – и способна убить без колебаний. Вот только насчет крови подьячий не был уверен – сказывали, степняки, когда жажда мучит, отворяют коню жилу и пьют конскую кровь; может, и эта красавица от крови не откажется?
Бебеня сказал, что выходить со двора за городскую стену придется пешком, а там уж будут ждать люди и лошади. И нужно только придумать подьячему отговорку для начальства – обычную, живот-де схватило, – чтобы целый день отсутствовать в приказной избе.
Давно Деревнин не ездил верхом по зимнему лесу и даже не думал, что прогулка так его обрадует. На поиски убежища отправились втроем – подьячий, Бебеня и еще один молодец, служивший ногайцу и сам, видимо, ногаец, по имени Джазим, невысокий, круглолицый, безбородый, на вид не старше Михайлы. Коней под верх князь дал некрупных, мохнатых, явно приведенных из степных краев.
Избушку они отыскали, совсем немного проплутав. Старуха сперва изругала непрошеных гостей, потом все же признала Деревнина. А уж когда он посулил целую полтину, на радостях даже слезу пустила. Но была у нее просьбишка – в счет той полтины привезти муки и круп, чтобы ей не пришлось тащить продовольствие на своем горбу да на санках.
– Вместе с гостями и муку привезем, – пообещал Деревнин. – И пряник – от меня, поняла? Гости ненадолго, но кормить их придется хорошо, постных кушаний они не признают.
– Бусурманы? – сразу догадалась старуха.
– Не все ль тебе едино?
Места в избушке было мало, топилась она по-черному, спать бы пришлось на полу, но, по расчетам Деревнина, все эти неудобства были дня на два или на три, не более.
– Как звать-то тебя, хозяйка? – почти любезно спросил подьячий.
– Люди Федотовной кличут.
– Иван Андреич, а ведь нужен кто-то, разумеющий и по-казахски, и по-русски, – сказал Бебеня. – Иначе Федотовна с гостьей нипочем не сговорится.
– Зульфия, – сразу сказал Деревнин. – Более некого. Но как же они тут все поместятся?
Избушка была совсем невелика, три человека еще могли улечься на полу да один на лавке, а вместе с Федотовной должны были поместиться пятеро.
– А как хотят, так пусть и располагаются, – буркнул Бебеня. – Не хотела ехать чин чином в Казань – пусть спит, как приблудный пес, на полу у двери, клубком свернувшись! Вот ведь дурища…
Баб этот человек явно не уважал.
– Зульфия сказывала – она не желает слишком далеко от мужа оказаться. Боится, что более его не встретит, – объяснил Деревнин.
– Из-за ее причуд шатайся теперь по лесу… Да еще одеяла и войлоки сюда тащи! Вот не было печали!
Дав Федотовне десять копеек задатку, Деревнин, Бебеня и Джазим отправились обратно.
И словно бы накликал подьячий: вроде ничего тухлого не съел, утром – кашу пшенную с коровьим маслом, днем вместе с Бебеней и Джазимом хлебом пробавлялся, а к вечеру так брюхо схватило – боялся, что прямо на коне опростается.
Всю ночь Деревнин маялся, а Марья отпаивала его заваренными травками. Со вторыми петухами поднялась Ненила и сказала: ей-де соседки сказывали, что в такой беде помогает кашица из сорочинского пшена; у нее мешочек припасен к Светлой седмице, на сладкую кашу, ну да придется взять горсточки две, должно хватить.
К утру Деревнин задремал. Но очень скоро его разбудила Марья.
– Иван Андреич, гость у нас, – несколько смущаясь, сказала она. – Уж и не знаю, любо тебе или не любо…
– Что за гость?
– Архипка вернулся…
– Вот ведь сукин сын! – в сердцах воскликнул подьячий. – Куда вы с Ненилой его спрятали?! Тащите его сюда!
Архипку привели. Парень опустился на колени, смотрел в пол, но видно было – своим героическим бегством из обоза очень доволен.
– Ну?! – грозно спросил Деревнин. – Что я теперь Гречишникову скажу?!
– А не надо ему ничего говорить…
– Как это – не надо? Он мне тебя, дурака, сосватал, у него твой батька служит!..
– А не надо…
– Значит, родному батюшке незачем знать, где его чадушко обретается? Совесть-то у тебя есть?!
– Есть…
– Нет у тебя никакой совести! Вот что мне теперь с тобой, идолищем, делать? Куда тебя девать? Кормовых денег за тебя Гречишников мне более не дает!..
– На Земский двор! – вдруг выкрикнул Архипка и бешено покраснел.
– Чего – на Земский двор?
– Меня – на Земский двор! В земские ярыги!
– Что?! Да ты сдурел! – Подьячий хотел нещадно изругать Архипку, но от возмущения все подходящие слова вылетели из головы. Он только и мог, что замахнуться, но Архипка очень ловко выскочил из опочивальни.
Марья и Ненила, смиренно молчавшие, пока хозяин гневался, разом расхохотались.
– Вы-то что ржете, кобылы? – повернулся к ним Деревнин.
– Иван Андреич, а ведь Архипка дело говорит. Ему шестнадцатый год, пора его на службу определять, а не то что – при батьке, одно подай, другое поднеси. Ты глянь-ка – он уж и плечищи отрастил! С дубинкой на Торгу управится! – вступилась за парнишку Марья.
– Как жениться в Муроме – так он в зрелых годах, а как на государеву службу идти – так дитятко несмышленое? – добавила Ненила.
– И вы туда же!
Деревнин крепко задумался. С одной стороны – говорить ли Гречишникову, что непутевый Архипка вернулся? С другой – не так просто его определить в ярыги, молод и глуп, хотя люди Земскому двору всегда нужны. С третьей – а оно ведь и неплохо, что прибежал! Помощник-то из него дельный…
Прислушавшись к себе и поняв, что беда миновала, Деревнин съел жидкую сорочинскую кашицу и отправился вместе с Михайлой на службу.
– Ты где, батюшка, весь день пропадал? – спросил по дороге сын.
– Где пропадал? По особой надобности. В том мне ответ лишь перед моим дьяком держать, – отговорился Деревнин.
На душе у него все же кошки скребли – что за это время придумали два затейника, князь Петр Арсланович и воевода Ораз Онданович?
Ведь опасно что-то предпринимать,
