Деревнин задумался и вдруг вспомнил красивую девку, которую выкрали из богатого дома для утехи покойного государя. Ей удалось вскоре сбежать из Кремля, но родня с перепугу ее не приняла, отовсюду ее гнали прочь. Ей тоже было некуда податься. И в девичью обитель не брали – там надобен вклад, к тому же инокини в затворе не сидят, ходят по улицам и дворам, собирая подаяние на свою обитель и при этом держа ушки на макушке. В отчаянии девка бросилась в реку, откуда ее полумертвую вытащили рыбаки. Что с ней было дальше – Деревнин не знал.
– Силком ее в Казань не потащишь… Что ж я князю-то скажу?
– А нет ли у кого из твоих знакомцев подмосковной деревеньки? – спросила Зульфия.
Приказные обычно копили деньги, чтобы на старости лет, уйдя из своих приказов, купить либо деревеньку, либо богатый двор да и зажить там на покое. Подумывал об этом и Деревнин. Такие знакомцы, понятно, были – уже в преклонных годах, те, что учили неопытного Ивашку Деревнина уму-разуму. Однако доверять им женщину и детей магометовой веры подьячий опасался – под старость все вдруг делаются не в меру богомольны, не вышло бы дурно.
Но татарочка невольно навела подьячего на мысль.
Ведь женщине с детьми предстояло, по его мнению, провести в потаенном месте всего несколько дней. Хоромы, выходит, не надобны, была бы крыша над головой да печка. А потом, когда удастся – ежели удастся! – вызволить толмача Бакира, он ей прикажет, и она с ним хоть в Мангазею поедет, куда государь еще только собирается послать стрельцов и служилых казаков, чтобы поставили там острог и собирали с местных диких самоедов дань.
Место это было – если ехать санями от устья Яузы вверх, по льду, верстах в пяти. Зимой добраться несложно, а вот летом пришлось бы ехать узкими лесными тропами, с оружием наготове – не напороться бы на медведицу с медвежатами…
Не так давно Земский двор сговорился с Разбойным приказом о совместной засаде на лесных налетчиков, которые шалили порой в самой Москве, а на дорогах вдруг со свистом и гиканьем налетали на обозы. Куда они сбывали награбленное – пока не было ясно, может, отправляли в Сергиев Посад, купцу-сообщнику, и тот возвращал товар в Москву как бы уж от себя, кто его проверять станет…
Пойманный лиходей выдал их тайное убежище. Оказалось – вырыли себе землянки не землянки – настоящие хоромы. Но гонять вспугнутых налетчиков по зимнему лесу – та еще морока. Они-то все тропки знают. При суетливом и бестолковом побоище с налетчиками Деревнин вперед не лез, годы не те, сидел в санях, ждал. Когда побоище стало угасать и до того дошло, что налетчиков, оставивших на снегу полдюжины трупов и разбежавшихся во все стороны, стали преследовать поодиночке, он со стрельцом Васькой Лыковым пошел по следу раненого и вышел к ветхой лесной избушке, малость чем поболее собачьей будки. В ней жила старуха, имевшая на вид лет этак сто восемьдесят шесть. В избушке кроме нее был человек, по которому, статочно, уже Разбойный приказ плакал. Прибежал ли он от землянок, или поселился там раньше, Деревнин так никогда и не узнал. Случилась стычка, быстрая сабельная схватка, тот человек зарубил Ваську, но и сам получил от Васьки такую рану, что прожил недолго и помер, ругаясь гнилыми словами. А раненого, за которым шли по следу, старуха втянула в избушку и оттуда, стоя на пороге, кляла Деревнина и прочих государевых слуг.
Он был довольно опытен, чтобы понять: раненый на белом свете не жилец, слишком много крови потерял. Собачиться со старой ведьмой не имело смысла. И он крикнул старухе, чтобы угомонилась и лечила своего то ли внука, то ли племянника, как сама умеет, он же уходит.
– Так не будешь его брать? – недоверчиво спросила старуха.
– Да на черта он мне сдался.
Деревнин уже мыслями был на лесной тропе и сильно беспокоился, что не сможет выбраться на дорогу.
– Да неужто?
– Ты стрельца закопай – и мы в расчете.
Тащить три версты через сугробы стрелецкое тело он не мог. Разве что – заказать в церкви заочное отпевание. О себе следовало позаботиться – как в одиночку отсюда выбираться.
– Я с него сапоги сниму, сапоги справные, – сказала старуха.
– Да все бери…
Оставалось придумать складное вранье – где по дороге потерялся Васька и что стало с раненым.
– Прости дуру, – вдруг сказала старуха.
– Бог простит. Так внук, что ли?
– Внук, Пахомка… Ты вот что, ты не по той тропе ступай, а вон по этой, и не сбивайся, все прямо да прямо, пока до пригорка не дойдешь. Тропа давно не хожена, да уж как-нибудь проберешься. За пригорком будет тебе санный путь. По нему, поворотя налево да перейдя реку, выйдешь на Стромынку.
Старуха не обманула – подьячий и на санный путь вышел, и, встав на нем и покричав немного, услышал ответные крики стрельцов, там его и подобрали.
Он понимал, с кем свела судьба. Такие старухи, все лето промышлявшие по лесам да по лугам, сидели обычно у Варваринского крестца. Торговали сушеными травами, могли втихомолку и такую траву продать, что на тот свет отправляет. В избушке наверняка сушился товар – целые веники с разнообразными запахами, для того старуха тут и поселилась, чтобы без помех заниматься своим травознайным ремеслом.
Тогда он сделал для Васьки все, что мог, заупокойную службу сразу заказал и милостыню на спасение его души роздал. Было это минувшей зимой.
И вот теперь подьячий молил Бога, чтобы старуха оказалась жива и здорова.
Когда рано утром Бебеня пришел, чтобы забрать Жанаргуль и детей, Деревнин растолковал ему положение дел.
– Вот ведь зловредная баба, – сказал Бебеня. – И все они таковы. Но место подходящее. И не близко, да и не так далеко. Речка петляет по лесу, никто нас не увидит, пока мы эту жезтырначицу повезем…
– Кого повезем?!
– Воевода рассказывал – у казахов ведьма есть, называется – жезтырнак. Красавица редкостная, а на пальцах железные когти в вершок длиной. Сперва человека усыпляет, потом в него когтями вцепляется и
