Книга Реквием в Вене - Тони Поллард

Вертен хранил молчание. Убежденность Малера выглядела неподдельной.

— Итак, нет. Я не вижу причины, чтобы некто, связанный с Роттом, стремился отомстить мне. Некоторым образом я любил этого человека. Он был самым чистым из нашего поколения. Возможно, лучший композитор из тех, которых я когда-либо знал. Безыскусное существо, но художник до глубины души. Я не причинил ему ни малейшего вреда. На самом деле я всегда более чем охотно давал ему взаймы. Он испытывал постоянную нужду в деньгах. Сирота, знаете ли. И если память не изменяет мне, у него был брат, которого приходилось содержать.

— Вильгельм Карл, — произнес Вертен. — Вы знавали его?

Малер покачал головой:

— Никогда не сталкивался с ним. Но насколько мне помнится, он был младшим братом. Кажется, я слышал, что он уехал в Америку. Возможно, едва избежав встречи с кредиторами, собравшимися выбить из него долги. Или спасаясь от гнева разъяренного папаши какой-нибудь девицы.

Вертен задумался.

— Довольно, дорогой адвокат. Если больше нам обсуждать нечего, то мне надо готовиться к представлению.

— В самом деле, фройляйн Шиндлер. Я не могу принять такой щедрый подарок.

Берта была в изумлении от бесцеремонности молодой женщины. Та опять заявилась без приглашения и, казалось, была разочарована, что Карл отсутствовал. Берта сама несколько пренебрегала светским этикетом, но даже для нее это было уж слишком.

— Нет, нет, госпожа Вертен…

— Майснер, — резко поправила ее Берта. — Госпожа Майснер. — Она каким-то образом чувствовала, что барышня знала ее фамилию, но просто отказывалась употреблять ее. Возможно, для того, чтобы заставить женщину старше себя казаться более приверженной традициям.

Этот упрек, однако, не охладил пыл девушки; она резвилась подобно щенку, игравшему с новым домашним шлепанцем.

— Простите меня, — весело отозвалась она. — Госпожа Майснер. Но, как я уже собиралась сказать, билеты пропадут, если вы со своим мужем не воспользуетесь ими. Господин Молл, мой отчим, свалился с пренеприятной летней простудой, а мама отказывается отходить от его постели. Помимо того, что она, так сказать, некоторым образом недомогает, я полагаю, ей также лучше остаться в стороне от любопытных взглядов общества.

— Недомогает? — спросила Берта, прекрасно понимая, что означает эта замена более прозаичного слова. Но ей хотелось, чтобы фройляйн Шиндлер действительно произнесла это слово. Что за неуместное ханжество, подумала она. Как будто ожидание ребенка было чем-то, чего следовало стыдиться.

— Ну, знаете ли, беременна, — проговорила посетительница.

И затем она поразила Берту, разразившись рыданиями.

— Теперь последние остатки памяти об отце будут преданы забвению, — простонала она сквозь слезы.

Что бы там Берта ни думала о молодой женщине, похоже на то, что эти слезы были настоящими. Так же как и сдерживаемые эмоции, спрятанные за ними. Берта встала, подошла к ней, села рядом на кожаный диван и бережно положила руку на плечо Альмы.

— Ну-ну, — утешила она девушку, собираясь сказать ей что-то вроде того, что по такому поводу не стоит плакать или беспокоиться. Вместо этого она промолвила: — Выплачьтесь как следует.

После того как слезы медленно иссякли, Альма Шиндлер бросила на Берту откровенный взгляд:

— Меня переполняет страх, госпожа Майснер. Вдруг мама умрет в родах. Она уже не так молода, чтобы иметь детей, это может оказаться опасным испытанием. Тогда я и моя сестра действительно осиротеем. Сначала мой любимый отец, а теперь вот мамочка. Или, и я не стесняюсь говорить об этом, ухаживая за новорожденным ребенком, мама направит все свое внимание на него. А это все равно, как если бы я осиротела. Мой же отчим посредством этого простого акта воспроизведения полностью займет место моего покойного отца в душе мамы. Мне понятно, что это похоже на слова корыстной молодой женщины, выражающие ее страхи, но это так. Мне следовало бы радоваться новому ребенку мамы. Вместо этого я боюсь его.

Берта почувствовала, как ее сердце открывается навстречу молодой женщине, — она внезапно оказалась такой легкоранимой. Было ли это то, что ее отец, господин Майснер, разглядел в ней вчера вечером? Не потому ли его сердце тоже открылось навстречу барышне Шиндлер?

— Я ценю вашу откровенность, фройляйн Шиндлер. Мы не способны управлять такими страхами. И я тоже поделюсь кое-чем с вами. Видите ли, я также беременна и переполнена как радостью, так и, да, страхами. Я опасаюсь, что когда стану матерью, это окажется все, кем мне позволят быть. Это материнство станет какой-то ловушкой, где моя роль будет строго определена обществом. Я боюсь, что мой муж также подпишется под такой ролью для меня.

— Так, значит, вы женщина с амбициями, госпожа Майснер? — Ее глаза, еще красные от слез, сверкнули, когда она произнесла эти слова.

Берта никогда не думала о себе с этой точки зрения.

— Думаю, что да, — ответила она. — У меня есть свое собственное лицо, если вам это понятно.

Казалось, Альма Шиндлер просто не могла усидеть на месте от восторга.

— О да, я полностью понимаю вас. Эти чувства так близки мне! И меня обуревает смертельный страх, что я влюблюсь в человека, который захочет раздавить мою личность, мой дух.

— Но смогли бы вы полюбить такого человека? — спросила пораженная Берта.

— Конечно! Каждая личность, которая привлекает меня, является могучим, повелевающим, творческим гением. Такой человек пожелает иметь только один талант в семье.

Берта подумала, что в таком случае не может быть худшего выбора для фройляйн Шиндлер, чем Густав Малер. Если на свете и существовал человек, который хотел всецело управлять как своей карьерой, так и своей семьей, то это был Малер.

— Такова я, — беззаботно прощебетала Альма Шиндлер. — Полна противоречий. Мой ум не может сбить меня с пути, по которому ведет меня мое сердце.

— Тогда я могу попытаться обуздать ваше сердце, — рассмеялась Берта. — По крайней мере на несколько последующих лет, когда у вас появится возможность жить самостоятельно, стать независимой женщиной.

— Пожалуйста, скажите, что вы пойдете в театр, — с неподдельной искренностью настаивала барышня.

— Пойдет куда? — раздался голос господина Майснера, появившегося в гостиной по возвращении с послеобеденной прогулки. — И, если я могу добавить, какое счастье вновь видеть вас!

— Господин Майснер! Рада встретиться с вами. — Как младшая по возрасту, Альма Шиндлер встала, когда старик приблизился к ней.

Он жестом предложил ей сесть.

— Пойдет куда? — вновь повторил он.

— Я пыталась убедить вашу дочь присоединиться этим вечером ко мне в Придворной опере. У меня билеты на «Тангейзера».

Она быстро оправдалась недомоганиями в семье и упорным нежеланием матери покинуть больного мужа.