последствия, и кто будет любить каждую частичку тебя. Даже те уродливые части, которые ты пытаешься скрыть ото всех.
Задумавшись, она обхватила рукой стакан с содовой и кивнула.
— Вы, ребята, не любили уродливые части друг друга настолько, чтобы оставаться вместе.
Обдумывая ответ, я смотрел на свои руки, понимая, что иногда они не способны удержать все детали вместе. Даже самые красивые.
— Ты знаешь, я по-прежнему очень люблю и уважаю твою маму. Это никогда не изменится. Но думаю, что когда кто-то, кто тебе дорог, предает тебя, ничто не может склеить эти разбитые кусочки обратно, — объяснил я. — Вспомни тот пазл, который мы собирали несколько недель пару лет назад.
— Конечно. С Микки-Маусом.
— Божья коровка была еще щенком и погрызла один из кусочков. Мы собрали весь пазл, но один кусочек был испорчен, так что он так и не встал на место. Ты так сердилась. Ты сказала, что из-за этой испорченной части пазл никогда не будет идеальным, как бы я ни старался исправить его.
В ее глазах мелькнуло понимание, и она отвернулась, прикусив губу.
— Я просто хочу сказать, что некоторые вещи хороши, пока они существуют. Нам было весело собирать кусочки вместе, как и у нас с твоей мамой было много прекрасных моментов на протяжении наших отношений. Но конечный результат все тот же — сломанный пазл.
Прерывисто вздохнув, она уставилась в окно, сцепив руки на коленях.
— Да, я понимаю. Наверное, мне казалось, что вы все еще любите друг друга и хотите попробовать снова.
— Эта любовь — остаточное чувство, связанное с тобой.
— Понятно, — сказала она. — Галлея считала, что я выдаю желаемое за действительное. Видимо, она была права. — Пожав плечами, она послала мне застенчивую улыбку. — Я просто хочу, чтобы вы были счастливы. Вы оба. Вы, ребята, всегда работаете, всегда одни. Может, есть кто-то еще?
Моя грудь сжалась от этого вопроса.
Мышцы напряглись, сердце заколотилось, я сжал руки в кулаки и уставился в стол. Я не смог сдержать ни кратковременный блеск в глазах, ни правды, промелькнувшей в них.
Ее темные брови заинтригованно приподнялись. Она ахнула.
— Есть. Кто она?
— Никто. — Я сказал это слишком быстро, мой голос предательски дрогнул. — Никого нет.
— Ты такой лжец.
— У меня никого нет, Тара.
Отчасти это было правдой. Мы с Галлеей не были вместе — не совсем. Мы просто занимались сексом, и у этих отношений был срок годности.
Наморщив нос, она сдула с глаз прядь волос, а затем отбросила ее назад. Она бесцельно уставилась в окно, видимо, обдумывая, насколько плохо я был подготовлен к тому, чтобы скрывать что-то.
— Ты можешь рассказать мне, знаешь ли. Это не сломает меня.
Она даже не представляла, насколько ошибалась.
Я опустил подбородок на сцепленные ладони, локти уперлись в стол почти так же сильно, как зубы впились во внутреннюю поверхность щеки.
— Я знаю.
— Я поддержу тебя, кем бы она ни была.
Мои глаза закрылись, когда раскаленное добела чувство вины хлынуло мне в кровь, — тошнотворное чувство, от которого вены стыли, а сердце гнило в груди.
— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете? — признался я, и мой голос сорвался с сокрушительным хрипом.
Мне нужно было это сказать. Мне нужно было, чтобы она знала.
Тара пораженно смотрела на меня, ее щеки порозовели, а глаза расширились от переполнявших ее эмоций.
— Конечно, я знаю. — Она потянулась к моей руке через стол и сжала ее. — Я тоже тебя люблю. Ты, пожалуй, самый лучший отец на свете.
Когда я наклонился вперед, в моих глазах снова зажегся огонек.
— Я не знал, что у меня есть конкуренты.
— Их нет. Всем известно, что ты будешь доминировать.
Я усмехнулся.
— Они просто знают, что я выбью из них все дерьмо, чтобы занять первое место.
После ее хихиканья разговор вернулся в более легкое русло, и мы возобновили наше игривое подшучивание и битву картошкой фри.
Но чувство вины все равно осталось.
Вина за предательство, лекцию о котором я только что прочитал своей дочери.
Вина за слабость.
Вина за ее лучшую подругу.
Мою «Wonderwall19».
Но стена между нами была какой угодно, только не чудесной. И я боялся, что мы все находимся в шаге от того, когда эта стена рухнет и погребет нас на шесть футов под собой.
ГЛАВА 26
Бывает беспорядок, для устранения которого хватает кухонной тряпки, а бывает такой, что требует швабры и ведра. Некоторые беспорядки затапливают другие помещения, что превращает мелкие неудобства в острые раздражители. А иногда случаются катастрофы высшей категории, нового уровня, которые заставляли вас разгребать обломки, обдумывая каждый неверный шаг, каждый ошибочный поворот, которые привели вас к этому.
Мы не были ни тем ни другим.
Мы были в полном дерьме.
Это было не пятно на ковре, которое можно оттереть, и даже не кропотливая работа, требующая много часов ручного труда, чтобы исправить то, что было сломано; это был безжалостный поток, уничтожающий все на своем пути. И когда я смотрел на ее поцелованные солнечным загаром части тела, запутавшиеся в серебристых простынях, на ее волосы, золотой рекой рассыпавшиеся по моей подушке, я задавался вопросом, сможем ли мы когда-нибудь выбраться на поверхность и снова дышать чистым воздухом.
Солнечный свет проникал в окно моей спальни, рассыпаясь бледно-желтыми полосами на ее щеке. Она была чертовски великолепна. Сладкая невинность окутывала ее, смешиваясь с греховными воспоминаниями о прошедшей ночи.
Мы спали вместе уже две недели.
Я не гордился этим, и уж точно не ждал от этого ничего большего. Это было все, что мы могли получить.
Я поставил чашку с горячим кофе на прикроватную тумбочку и опустился на матрас, затем обнял ее одной рукой и притянул к своей обнаженной груди. Я прилагал чертовски много усилий, чтобы не дать эмоциям заглушить разум и позволить этому быть именно тем, чем оно было — запретным романом, который будет жить в тени и никогда не увидит света дня. Я никогда не приглашу ее на ужин, не возьму за руку и не надену кольцо на ее палец.
Я четко и ясно изложил свои намерения, и Галлея утверждала, что ее все устраивает. Но я знал, что даже самые продуманные планы часто рушатся и остаются разбросанными по полу на месте убийства.
Галлея проснулась и сонно вздохнула, от этого звука у меня заколотилось сердце. Она повернулась ко мне, ее длинные ресницы распахнулись. Блаженная