Ждут. Я парю рядом, пытаясь позвать папу. Но он меня не слышит, обнимает мать, прижимая к себе. Папа рано начал лысеть и разом сбрил свои крышесносные красно-рыжие кудри. А мама такая худенькая и маленькая, словно испуганная девочка. Они сидят перед дверью реанимации, а я не знаю, что мне делать и что сказать, и надо ли вообще чего-то говорить.
Из темноты коридора появляется странный очень высокий темноволосый мужчина в чёрном длинном пальто и старомодной шляпе и подходит к ним.
— Майя, — зовёт маму. Они знакомы? Я вроде знаю всех друзей моих родителей. — Время пришло.
Мама вскакивает, бросается на него с явным намерением расцарапать лицо. Папа обнимает её, удерживая.
— Это ты! — кричит мама. — Ты всё подстроил, Волк!
— Нет. Я лишь знал тогда, что это будет.
— Я тебе не верю.
— Ей осталось жить пять минут. Решайся, Майя. Если ты отдаешь мне тыкву, я просто ухожу.
— А если Аню? — хрипло уточняет отец.
— То я возьму её с собой. И она продолжит жить.
Отец прижимает мать к себе, гладит по светлым волосам, но не сводит мрачного взгляда с незнакомца, лица которого я не вижу, только широкоплечую спину.
— Мы увидим её?
— Нет. Но она будет жить. Просто в другом мире.
— Поклянись, что с ней всё будет хорошо, — просит мать дрожащим голосом.
Мамочка ещё пытается чего-то требовать, хорохорится, но я вижу: отчаяние её сломило. Мужчина тяжело вздыхает, и по этому вздоху, полному безгранично-холодного терпения, я вдруг понимаю, кто перед мной.
— Она будет жива.
— Ты не причинишь ей зла? — настойчиво допытывается мать. — Поклянись…
— Майя, Анин отец — мой младший брат. Осталось несколько секунд. Решайся.
— Аня — твоя племянница? Почему…
— Майя!
— Как мне это сделать?
— Скажи: я отдаю тебе Аню, мою дочь.
— Я отдаю тебе Аню, мою дочь.
— Сделка состоялась. Сделка завершена.
— Нет! — кричу я. — Нет! Я не желаю….
Колдун достаёт из кармана золотую брошку в форме тыквы, нажимает, и она вдруг, щёлкнув, распахивается. Я пытаюсь схватиться за что-нибудь, за двери, за сиденья. Незнакомец прямо смотрит сквозь меня чёрными глазами:
— Аня, — говорит жёстко, — перестань сопротивляться.
И меня затягивает в тыкву.
— Может всё-таки вина? Правда бывает жестока.
Я распахнула глаза и сквозь слёзы увидела, что Фаэрт сидит передо мной на корточках и устало смотрит в моё лицо. Я всхлипнула, снова закрыла глаза и лицо руками.
— То есть там, — прошептала, — дома, я мертва?
— Да.
— Поэтому я не смогла вернуться?
— Да.
Я подобрала ноги на кресло, уткнулась в колени.
— Ты меня поэтому лишил памяти, чтобы я не тосковала по дому и не страдала?
Он помолчал, ответил неохотно, сквозь зубы:
— Да.
— И ты с самого начала знал, кто я? Когда мы вот прямо там, в беседке, когда…
— Нет. Я видел тебя только двухлетней белобрысой девочкой и понятия не имел, как ты выглядишь взрослой.
— И ты вот просто взял и… и закинул меня, не глядя, в незнакомый мир и бросил одну, дядя?
Я нарочно с издёвкой выговорила последнее слово.
— Не совсем. Аня, я не мог знать, куда тебя занесёт. Это особенность прохождения через портал. Но я сделал всё, чтобы узнать тебя при встрече. Я оставил тебе брошку-тыкву и наделил её способностью отражать магические атаки. Кто же знал, что ты отдашь свой единственный амулет первой встречной девчонке?
Он выдохнул с раздражением и поднялся.
— Я не знала, что Синди — первая попавшаяся девочка, — заметила я, вытерла слёзы и тоже встала. — Я считала её сестрой. Сводной сестрой. И не представляла, что эта золочёная хрень настолько важна. И ещё… Я думала, что сплю. И что мне снится сказка. А Золушка ведь ехала в тыкве. Но я не могла превратить тыкву в карету, и решила, что хотя бы так…. Ты поэтому пощадил её тогда? Когда догнал нас на дороге после бала?
— Верно. У неё была тыква, и я решил, что Синди это ты.
Я рассмеялась. Зло.
— Не познакомишь меня со своим братом? Хочу узнать, кто мой генетический папашка. Родного-то я знаю и, спасибо, теперь помню.
— Аня, мой брат не тот человек, с которым стоит знакомиться.
— Ещё хуже тебя?
— Ещё хуже меня.
— А он знает о том, что я… ну… здесь?
— Он не знает даже о том, что ты вообще существуешь. И будет лучше, если не узнает.
— Ясно, — я почувствовала, что устала просто до безумия. — Что будет с Рапунцель в Первомире?
Фаэрт прошёл и сел рядом с клавесином. Коснулся белой клавиши пальцем.
— Я не знаю. Равно как и не знаю, куда её занесёт. Принцип тот же: в любое место.
— Она тоже не будет помнить, кто она?
— У неё нет блока на память. Скорее всего, не сразу, но постепенно вспомнит.
Бедная, бедная Мари! Если бы я только знала! У меня закружилась голова.
— И что будет дальше?
— Всё тоже, что сейчас. Ничего не изменилось, Аня. Ты — пленница моего замка. Я — твой хозяин. И дядя.
— Понятно. Я очень устала, дорогой дядюшка. А вообще, вы все — уроды.
Я отвернулась и направилась к стене. Камень растаял передо мной аркой. Я не удивилась и спасибо тоже не стала говорить. А ну их всех к лешему этих колдунов, вершителей чужих жизней. Одно радовала: Аня звучит намного лучше жужжащего имени Дрэз. А ещё… пусть я никогда не увижу ни маму, ни папу, но теперь я их хотя бы помню. И все наши вечера, и завтраки, и походы в парк каруселей, и… Всё.
В небе до сих пор светила луна, и я удивилась ей. Мне казалось, что с момента, когда я ворвалась в чёрную башню с Рапунцель в волосах, прошла целая вечность.
Мир вдруг закачался. Я нелепо взмахнула руками. Фаэрт, неожиданно оказавшийся рядом, поддержал меня, а затем просто подхватил на руки и молча понёс куда-то. В комнату, очевидно. Или квартиру? Будем ли правильно называть это место моей квартирой?
Я обессилено положила голову на его плечо.
Боже, как же я устала!
Он действительно принёс меня в мою комнату, осторожно посадил на постель. Стеклянные двери захлопнулись самостоятельно.
— Помогите ей раздеться, — велел, ни к кому конкретно не обращаясь.
И тут же туфельки соскользнули с моих усталых ног. Для одного дня как-то многовато переживаний. Спать, боже, как я хочу спать!
— Доброй ночи, Аня.
Чертополох решил проявить вежливость? Ну надо же! Внезапно я кое о чём вспомнила.
— Подожди. Отец часто рассказывал мне сказки об Эрталии. И очень просил меня их запомнить. То
