от окна — только для того, чтобы щелкнуть замком. Тупой ублюдок.
В тот момент, когда дверь приоткрывается, я врываюсь внутрь, толкая его на кухонный стол.
— Привет, Кристиан, — ворчу я, хватая его сзади за шею и удерживая согнутым над столом, когда он пытается убежать. — Нам нужно поговорить.
— Кто вы? Чего вы хотите? У меня нет…
— Заткнись. — Я бью его головой о дерево под ним. — У тебя есть то, что я хочу. Это не деньги. Это информация.
— Какого рода информация? — Он уже на грани слез, его глаза прикованы к пистолету, который я держу у его лица. Многого не потребуется, чтобы сломить слабого человека.
— Информация о Нью-Хейвене. — Наклоняясь, я спрашиваю: — Ты меня не узнаешь, не так ли? Думаю, время изменило меня. Но я узнаю тебя, даже несмотря на лишние килограммы и редеющие волосы. Время не пошло тебе на пользу.
— К-кто ты?
— Я дам тебе подсказку, хотя сомневаюсь, что ты сможешь выделить одного ребенка из стольких, кого ты пытал. — Я повышаю тон и делаю свой голос хриплым. — Пожалуйста, Кристиан, выпусти меня. Я не сделал ничего плохого. Обещаю. Перестань бить меня. Перестань запирать меня в гребаной темноте.
Он всхлипывает, когда я прижимаю пистолет к его виску.
— Вспомнил? Хотя это неважно. Ты расскажешь мне то, что нужно, иначе я разнесу твою гребаную башку. А теперь. Покажи мне, где здесь найти клейкую ленту, и помни, что к твоей голове приставлен пистолет.
К тому времени, как я связываю ему руки и лодыжки, он потеет, как свинья, всхлипывает и скулит, когда я швыряю его на кожаный диван.
— Я расскажу тебе все, что ты захочешь. Только, пожалуйста, не делай мне больно.
— Неправильный выбор слов. — Я опускаю часть пистолета по широкой дуге и ударяю его по его скуле. Как по волшебству, кожа трескается, и кровь начинает стекать по его лицу. — Сколько гребаных раз я умолял тебя не делать мне больно?
— Мне жаль! — Все, что он получает, — это еще один удар и еще, пока на его лице почти не остается живого места.
— Сейчас. — Я присаживаюсь перед ним на корточки, ожидая, когда он поднимет голову. Его глаза уже опухли, а по подбородку стекает кровь из-за разбитых губ. — Ты дашь мне коды для доступа к воротам безопасности в Нью-Хейвене. Я отправлюсь туда сегодня вечером, а ты останешься ждать меня здесь. Если они сработают, я вызову полицию, и они приедут сюда, чтобы помочь тебе. — Я делаю паузу, улыбаясь искре надежды в его глазах. — Если они не сработают, я вернусь и разукрашу стену твоими мозгами. Ты меня понял?
— Что ты собираешься там делать?
— Это не твое гребаное дело, не так ли? — Я отвожу руку назад, готовясь ударить его снова, но его жалкий скулеж останавливает меня.
Он, должно быть, купился на мой блеф, потому что выпалил:
— Я расскажу все, что ты захочешь. Я дам тебе коды от ворот. Просто, пожалуйста, пожалуйста, перестань делать мне больно… — Он замолкает с жалобным всхлипом, который напоминает мне, что я здесь, чтобы получить информацию. В противном случае я бы пустил ему пулю в голову просто для того, чтобы он заткнулся.
Через десять минут у меня есть то, что нужно. Список кодов, включая код склада, где хранится оружие. Расписание дежурств, даже особенности того, где спят Ребекка и ее сын. Потому что их я тоже навещу.
К тому времени, как я заканчиваю, Кристиан лежит на полу без сознания, растущее мокрое пятно на его серых спортивных штанах свидетельствует о его ужасе перед тем, как он потерял сознание — перед тем, как я потерял самообладание.
Я должен убедиться, что он поверил мне. Что я вернусь сюда и убью его, если выяснится, что он обманул меня.
Он не в курсе, что я не собираюсь возвращаться, так же как не собираюсь позволить ему увидеть следующий восход солнца.
Сейчас он такой жалкий, хотя он всегда был таким. Только из-за того, что я был меньше ростом, он казался больше, чем в жизни, нависая надо мной с этим мягким выражением лица. Говорил мне, что ему не доставляло удовольствия наказывать меня, хотя я подозревал даже тогда, в детстве, что ему было хорошо.
Теперь я все контролирую. И у меня есть все, что нужно.
— Прощай, Кристиан, — шепчу я, стоя над ним с пистолетом в руке.
Вот и все. Все, что мне нужно сделать, это нажать на курок, чтобы положить конец его страданиям и моим. Назовите это завершением.
Я сжимаю указательный палец на спусковом крючке, моя рука тверда, прицел верен. Одна пуля в голову. Вот и все.
Все, что мне нужно сделать, это нажать, даже если мой палец, кажется, не справляется с этим.
Какого черта я не могу это делать?
Мышцы моих рук напрягаются, и палец дергается на спусковом крючке, но недостаточно, чтобы выстрелить.
— Я так и знал, что ты не сможешь сделать это.
Я так поражен, что чуть не выпускаю пистолет из рук.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — шепчу я брату, сгорбившемуся в дверном проеме, ведущем на кухню. — Как ты сюда попал?
Ривер убирает темные волосы со лба, давая мне ясно разглядеть, как он закатывает глаза.
— А ты как думаешь? Так же, как и ты. — Он тычет большим пальцем через плечо в сторону задней двери, которую я так и не закрыл.
— Ты посчитал, что должен последовать за мной сюда? Ты думал, я не справлюсь? Я получил все, за чем пришел.
— Очевидно, не все. — Скрестив руки на груди, он кивает на скорчившееся тело Кристиана. — Он все еще дышит.
— Я как раз собирался это исправить.
— Я тебя умоляю. Я наблюдал за тобой. Ты собирался свалить.
— Отвали, — бормочу я.
— Ладно. Может, я проделал этот путь, потому что не хотел, чтобы ты наслаждался всем этим в одиночку. В конце концов, ты не единственный, кого этот ублюдок сделал несчастным.
Он медленно входит в комнату, рыча на человека на полу.
— Больной, извращенный ублюдок. Я бы поклялся, что он получал удовольствие от всего этого.
— Вероятно, так и было, — соглашаюсь я. — И он заслуживает смерти.
Не думаю, что у меня есть на это силы, вот в чем дело. Я выбил из него все дерьмо. Мучал его, пока он не описался в штаны. Но кажется, я не могу сделать последний шаг.
Поэтому я протягиваю пистолет брату, чтобы он нажал на курок.
— Сделай это. Ты тоже заслуживаешь немного веселья.
— У меня есть
