рядом с другом. Не в силах сомкнуть губ и перестать улыбаться, повторяла:
– Давид, Давид …
Можно было теперь расслабиться, даже заплакать. Друг обнял, поцеловал Лейлу в макушку. Нуба и Майкл стояли в стороне и тихо умилялись на своем непонятном языке.
– Приехала, моя хорошая, – успокаивал Давид.
Он попросил Майкла выделить комнаты им с Нубой, чтобы отоспаться до ужина. Лейла не помнила, как прошла в комнату, такой была уставшей, но уснуть не могла. Вышла обратно в гостиную, попросила позвать Давида, и вместе они отправились к ближайшему озеру.
Там было дико и красиво. Несообразно большие листья самых разных форм: круги, овалы, толстые линии и зигзаги – росли и вдоль берега, и на другой стороне озера. Лейла поймала себя на мысли, что это не было искусственным, как в саду клиники, а веками зеленело и буйствовало само по себе, безо всяких шлангов и подпорок. Эта природа завораживала, погружала в странный и прекрасный мир настоящей жизни.
– Может, нам все-таки пожениться? – спросил Давид безо всяких предисловий. Страх прошел через Лейлу насквозь, что-то тоже очень настоящее.
– В смысле?
Разговор не клеился, любая попытка сказать что-то напоминала комедию положений, и скоро Лейла убежала в свою комнату. Отказалась от ужина и долго-долго плакала навзрыд. В ней, уже не таясь, прямо и честно разыгрывалось огромное по силе чувство. Оно обнажало все болезненное, нежное: было невыносимо страшно, никакой защиты, нечем прикрыться. Кто-то приходил и стучал в дверь комнаты, только на третий раз она открыла. На пороге стояла Нуба с тарелкой сэндвичей, улыбаясь беззубой улыбкой.
Глава 4
Спустя несколько месяцев Лейла с Давидом сидели на одном из еще незасеянных полей, накинув шкуры и бычьи хвосты поверх легкой одежды. Их и нескольких гостей-буров плотным кольцом окружили сотни темнокожих работников окрестных ферм, все в платьях, накидках и костюмах из двух видов одинаковой пестрой ткани. Лейла и Давид уже второй или третий час слушали, казалось, одну и ту же монотонную песню, что тянули по очереди совершенно разные люди. Нуба спросила вначале, можно ли гостям спеть несколько песен в честь друзей и родных невесты и жениха, только длилась каждая такая песня, как выяснилось, больше получаса.
Но деваться было уже некуда, это был день их свадьбы. Проплакав всю первую ночь на ферме, наутро Лейла решилась сказать «да» и ни минуты об этом не пожалела. Давид показал себя отличным хозяином – все в доме было по уму, оказался он и нежным, заботливым мужем. Свадьбу пришлось отложить на несколько месяцев, потому что Лейла не хотела венчаться по христианским традициям, а Давид – по мусульманским. Они ездили несколько раз к местным пастору и шейху за решением, но те так ничего и не придумали. Благо Нуба предложила провести все по традициям местных темнокожих племен и рьяно взялась за приготовления.
Из родных у Давида осталась только двоюродная тетушка Берта, набожная протестантка, которая, как только услышала про церемонию в поле, сразу же сослалась на нездоровье и приезжать отказалась. Лейла отправляла приглашение Кармелите, но та не могла приехать так быстро. Поэтому гостей от имени молодых собирала Нуба, она же закупила каждому из пришедших ткани для нарядов на свадьбу и оплатила портных. И на самом торжестве гости искали прежде всего ее одобрения, протягивая свои заунывные песни или позже, выстраиваясь в очередь к молодым с подарками, одеялами и статуэтками. Впрочем, Нуба или, как теперь ее называли на ферме, мама́, благодушно кивала каждому, так и светясь гордостью и радостью за молодых.
Отсидев и дослушав все песни, жених с невестой послушно переместились с гостями к другому полю перед домом, где помощники Нубы раздали каждому угощение: чипсы, кукурузную кашу с козлятиной и бутылочку лимонада. Наутро Лейла и Давид вдвоем поехали в ближайшую от фермы Иньязуру, чтобы расписаться в мэрии. Вскоре Лейла начала пить синие таблетки из Палестины, и, возможно, необычайное спокойствие и счастье будущих месяцев объяснялось именно этим. Пока же настоящее еще не казалось настоящим.
* * *
Большой запас таблеток ей привезла Кармелита: Лейла отправила в письме просьбу и пустой блистер. Лекарства пришлось брать у доктора Натансона, так как в продаже их не было. Но местоположение подруги, уверяла Кармелита, она не выдала, хотя доктор и просил передать, что всегда будет рад помочь Лейле с таблетками и чем угодно еще. Из космополитичной Хайфы подруга привезла и пару красивых платьев, сумочку и большую подборку прессы о нашумевшей акции с экраном на Триеннале. В статьях говорили и о мессии из другого мира, и о психически больной бывшей сотруднице Ади, и о борьбе глобалистов и застарелых правительств, и о «самом громком перфомансе десятилетия». В последних утверждали, что рисовала Лейла на экране своей кровью, да не простой, а сакральной женской. Из статьи в статью по-прежнему кочевал один и тот же сдержанный комментарий Даниэля, соседствуя с бойкими выводами других экспертов по вопросам Лейлы. Ади так ничего прессе и не говорил, только безымянный представитель его фонда терпеливо разъяснял, что Лейла к ним отношения больше не имеет. Ханна теперь писала много авторских колонок с рассуждениями о политике и искусстве на примере кейса с Лейлой, видимо обойдя в экспертности свою всегдашюю соперницу баронессу Бомбаст. Неожиданно всплыли и потерянные работы из тубуса: их продали за рекордные для аукционов суммы. Деньги получил Даниэль как поручитель Лейлы, но позже, под давлением общественности, передал все в Фонд толерантной Европы. Похоже, глобалистам симпатизировало теперь все больше людей в разных странах.
Именно с первым визитом подруги Лейла стала чувствовать настоящее настоящим, и хотелось верить, дело было не только в запасе таблеток. В тот раз они отправились на океан в соседнюю Мо-Замбию, Лейла рвалась показать подруге сноркелинг. Сама она часто приезжала сюда погрустить о далеком старом мире и помечтать, как могла бы когда-нибудь добраться до него вплавь. Океан в здешних местах каждое утро уходил на много километров, обнажая свое цветистое дно и только к вечеру с шумом возвращая воду. Из-за отливов подруги приехали сюда засветло и провели потом целый день в лодке с управляющим Майклом и местным гидом, мужественно плывя от одного рифа к другому, чтобы в пятый или десятый раз погрузиться в воду к рыбкам и кораллам. Лейла быстро устала и, хотя и радовалась за подругу, сама все чаще причитала, что хорошо бы уже вернуться на берег и что все красиво, конечно, но совсем не так, как тогда, в
