с остальным отрядом загнали в угол. В неверном свете двух фонарей приходилось изо всех сил смотреть по сторонам, чтобы не пропустить очередной поворот или редкий ориентир, отмеченный на карте. Каждая следующая «яма с камнями» (или «с мусором»?) могла оказаться заброшенной пещерой, заполненной застывшими «харчками», как это называли уэльские работяги, а могла означать нечто совсем иное, располагавшееся дальше по тоннелю. А вот этот вздыбившийся кусок земли под ногами – свидетельствовал ли он о том, что они свернули не в тот тоннель или просто порода просела за двадцать (или сколько там?) лет, прошедших с тех пор, как была нарисована их карта? Несмотря на царящий в шахте холод, Эшер весь взмок, к тому же его не оставляли мысли о том, как близко они подобрались к месту закладки хлорина и как быстро разойдётся по шахте газ после взрыва.
И насколько высоко сейчас в небе солнце.
Рядовой Секи, шагавший впереди, прошептал:
– Нани-ка ниои десу-ка?[52]
Спустя мгновение Джеймс и сам ощутил странный запах. Гнилостная рыбная вонь, немытая человеческая плоть…
«Их сорок», – сказал Исидро.
Джеймс сверился с картой.
– Вернёмся вот этим путём. Тут колодец, ведущий в штрек, лежащий ниже этой пещеры, а затем ещё один…
«Если мы вообще идём правильным тоннелем».
Шахта и впрямь нашлась – в нескольких ярдах дальше по перекрёстку, находящемуся вовсе не там, где утверждала карта; вниз вела лестница с гнилыми перекладинами, скрипевшими и трещавшими под человеческим весом. Спустившись на сорок футов в темноту, они оказались в ещё одной пещере, где потолок просел так, что до пола оставалось футов пять, и то и дело встречались лужи по щиколотку глубиной, заполненные мерзкой скользкой жижей.
А затем, как порыв ветерка, возвещающий о приближении бури, сперва донёсся цокот коготков по камням, а затем – крысиный запах.
Эшер разглядел за пределами круга света мелькающие тени и множество блестящих глазок-бусинок. Он поспешно высвободил сопло огнемёта и подпалил зажигатель («осталось всего шесть спичек…»), но к тому моменту, когда он направил поток пламени на грызунов, первая волна уже была в двух шагах от его собственных ботинок. Крысы завизжали, наступавшие сзади продолжали толкать полыхающих сородичей вперёд, и вся стая попыталась рассредоточиться вокруг отряда. Мизуками и Нисихару запалили собственные огнемёты, уничтожая наступающего с флангов противника, – после долгих часов, проведённых во тьме, пламя казалось ослепительно-ярким.
«Господи, пожалуйста, пусть эта волна будет единственной…»
Так и оказалось. Грызуны с писком разбежались, обугленные, подрагивающие тушки тлели под ногами, смердя гарью. Они мягко проседали под подошвами, пока Эшер шёл вперёд, молясь, чтобы необходимый колодец и впрямь нашёлся в конце штрека и чтобы оставленная в нём лестница по-прежнему смогла выдержать человеческий вес.
Позади них из темноты слышался цокот коготков, что-то маленькое с плеском угодило в лужу.
– Вон там! – выдохнул Карлебах.
Как только блёклый свет фонаря выхватил из темноты колодец, ведущий вверх, оттуда тут же вывалилась крыса. Затем ещё две.
«Вот же дерьмо…»
– Давайте-ка я поднимусь первым, – Эшер поправил ранец огнемёта, висящий за спиной. Слишком лёгкий. Сколько же топлива там осталось?
Он уже знал, что увидит наверху.
Крысы поджидали его у самой верхней перекладины ветхой лестницы, и их глаза в темноте походили на сияющее кольцо угольков. Выпустив заряд пламени, Джеймс взобрался на пару перекладин повыше – фонарь, подвешенный на пояс, неприятно бился о бедро при каждом движении, – а затем, собравшись с духом, выстрелил ещё раз, очищая края колодца. И тут же рванулся вверх – и, едва высунувшись из колодца настолько, чтобы можно было опереться локтями на твёрдую землю, снова нажал на спусковой крючок огнемёта. Раскалённый язык пламени слизнул всех грызунов на несколько ярдов вперёд, и Джеймс, выбравшись, закричал:
– Поднимайтесь, живо! – и тут же выпустил следующий заряд огня, отгоняя напирающих крыс. Топливо иссякло спустя несколько секунд, так что следующую волну грызунов отгонял уже Мизуками, пока Эшер, стащив опустевший ранец, помогал Карлебаху забраться наверх. Старик задыхался, силясь покрепче ухватиться за перекладины артритными пальцами. В темноте внизу маячил рядовой Секи и подталкивал старика вперёд, помогая ему залезть повыше.
– Из этой пещеры идут два тоннеля, – Эшер, кряхтя от натуги, вытащил из колодца сначала Карлебаха, а следом рядового Секи. – Нам нужен тот, что заворачивает влево.
Яркое сияние пламени огнемётов не позволяло разглядеть остальную часть пещеры. Когда крысы отступили, Джеймс направился вперёд, прямиком к стене, которая, по идее, находилась совсем рядом – согласно карте, пещера была совсем небольшой. Кучи шлака и «харчков» возвышались по всему периметру – эта часть рудника была заброшена уже давно и с тех пор служила свалкой. В грудах обломков кишели крысы.
Отряд двинулся вдоль стены, но первый попавшийся тоннель уходил вправо; в этот момент фонарь Эшера погас окончательно, и Нисихару зажёг ему на замену свой – и жёлтый огонёк спички отразился во множестве глаз, уставившихся на беглецов из темноты.
И это таращились вовсе не крысы.
Джеймс выругался и повёл отряд вдоль стены, туда, где, как он рассчитывал, должен был находиться второй тоннель; Мизуками, шагавший следом, тихим шёпотом принялся раздавать указания своим солдатам. У каждого из них наверняка по двенадцать пуль в магазине, и этого вполне хватило бы, чтобы разделаться с обычными бандитами…
Эшер успел сделать два шага по левому тоннелю, как навстречу ему выскочило четверо яо-куэй.
Он наконец-то разглядел их при свете более ярком, чем лунный, – сутулые фигуры, двигавшиеся как животные. Они приближались с устрашающей быстротой, оскалив зубастые пасти. Джеймс практически в упор выстрелил в ближайшего яо-куэй, кто-то из японских солдат пальнул из винтовки. Одна из тварей пошатнулась, но удержалась на ногах, вторая – выстрел снёс ей половину головы – продолжала ползти вперёд, пока Мизуками не поджарил её, истратив последние запасы топлива. Из правого тоннеля, оставшегося в другом углу пещеры, выскочило ещё несколько упырей. Они бросились вперёд, и их глаза светились в темноте. Ребе Карлебах, старательно прицелившись, разрядил дробовик в ближайшую тварь, оказавшуюся в десяти шагах.
Результат оказался потрясающий – яо-куэй завизжал, пошатнувшись, и принялся рвать собственное тело длинными когтями. Кровоточащие раны шипели, покрываясь по краям волдырями. Остальные твари отпрянули, и старик в ту же минуту развернулся и выпустил второй заряд в одного из немёртвых, преграждавших путь в левый тоннель. Яо-куэй рухнул на пол, вереща и терзая когтями собственную плоть вокруг дымящихся ран.
Мизуками сбросил опустевший огнемёт и шагнул навстречу вражеской стае, обнажив меч, и ровно в этот же миг самый высокий из яо-куэй – даже ссутуленный, он тянул на добрых шесть футов роста – бросился на Карлебаха, ухватившись за дуло дробовика, словно собираясь вырвать оружие из скрюченных пальцев…
И застыл, уставившись на профессора в свете фонаря.
На секунду застыл и Карлебах, лихорадочно
